Самый быстрый старичок маленького роста. Книга: Даниил Хармс «Веселый старичок

Уважаемые сообщники, растолкуйте мне как дилетанту - сие писание есть ересь или крупицы истины присутствуют?

12:30 06/02/2013 ЭХО ПЛАНЕТЫ

Владимир Козаровецкий

За последние двадцать лет в пушкинистике произошёл информационный взрыв, «не замеченный» ни Пушкинским Домом, ни Пушкинской комиссией ИМЛИ РАН, ни профессиональными филологами.

Единственная проблема, которую удостоили широкого обсуждения — и осуждения, — версия умершего в 1999 году пушкиниста Александра Лациса о пушкинском авторстве сказки «Конёк-Горбунок». Не так широко, но всё же вынужденно обсуждалась также проблема дуэли и смерти поэта в связи с выходом книги академика Николая Петракова «Последняя игра Александра Пушкина». Причём взгляды Петракова встретили ещё более яростное, в истории пушкинистики прямо-таки беспрецедентное сопротивление

Между тем вся его работа не только написана со знанием быта и нравов пушкинской эпохи, но и построена на отчётливом понимании преимущественно мистификаторской природы характера Пушкина и его поступков. Именно это понимание дало Петракову возможность проникнуть в суть преддуэльных писем поэта и всей контригры, им продуманной и осуществлённой, где «диплом рогоносца», полученный Пушкиным и его друзьями, — лишь один из её элементов:

«Полные кавалеры, Командоры и кавалеры Светлейшего Ордена Всех рогоносцев, собравшихся в Великом Капитуле под председательством достопочтенного Великого Магистра Ордена Его Превосходительства Д.Л. Нарышкина, единодушно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором Великого магистра Ордена Всех рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

В кого метил пасквиль?

«Нарышкин — великий магистр ордена рогоносцев — стал рогоносцем по милости императора Александра, пошёл, так сказать, по царственной линии, — писал П.Е. Щёголев в книге «Дуэль и смерть Пушкина». — И первую главу в истории рогоносцев историограф должен был начать с императора Александра. Начать... а продолжать?.. Не в императора ли Николая метил составитель пасквиля?»

Петраков своё исследование фактически начал с того места, где остановился П.Е. Щёголев, наметивший путь к выводу об адюльтере Натальи Николаевны с Николаем. Именно с Николаем, а не с Дантесом, и метил «диплом рогоносца» в адрес императора. Но Петраков пошёл дальше и едва ли не математически показал, что «диплом рогоносца» и мог быть нужен и выгоден только Пушкину, и написан только им самим и им самим разослан

В частности, правоту Петракова в анализе этой игры с «дипломом» подтверждает и история создания в 1822 году «Гавриилиады». Эта кощунственная поэма до сих пор заставляет пушкинистов стыдливо опускать глаза и пытаться любым способом оправдывать Пушкина — от непонимания цели, с которой она была создана. Между тем «Гавриилиада» была пушкинской местью за несправедливую, как полагал поэт, ссылку: в образе Девы Марии была изображена любовница царя, жена «Его Превосходительства Д.Л. Нарышкина» и первая красавица Александровской эпохи Мария Антоновна Нарышкина. В образе Бога — Александр I, в образе Сатаны (Змия) — Аракчеев, а в образе архангела Гавриила — флигель-адъютант Брозин, который в 1814 году умыкнул Нарышкину в Париж, подальше и от царя, и от её мужа.

Пощёчина Романовым

В 1822 году ещё помнили эту историю, но в 1828-м, когда разбиралось дело о «Гавриилиаде», её уже подзабыли. Прижатый следственной комиссией к стенке, Пушкин написал царю письмо, в котором объяснил, что он сожалеет, что написал эту вещь, и стремится уничтожать любые её списки. О чём впоследствии неоднократно заявлял во всеуслышание, когда знал, что об этом донесут Бенкендорфу. Одновременно он сообщал, что не мог признаться в авторстве перед комиссией, поскольку вынужден был бы объяснять, о чём и о ком написана поэма. По написании письма Пушкин запечатал его своим перстнем и попросил передать его царю, сказав, что, по его мнению, Его Величество будут недовольны, если письмо вскроют. «Комиссия положила, не разрывая письма сего, представить оное Его Величеству». Николай тут же закрыл дело, а письмо уничтожил: адюльтер старшего брата (как и вообще любого члена царской семьи) не мог подлежать какому бы то ни было гласному обсуждению.

Таким образом, в ноябре 1836 года «диплом рогоносца», пущенный по рукам, содержал оскорбительную информацию, направленную на двух императоров, и унизительную — о двух императрицах, мужья которых были любовниками первых красавиц своего времени. То есть при распространении становился гласной пощёчиной династии Романовых. Кто, кроме Пушкина, мог осмелиться на такое?

Эту продуманную смелость Пушкина подтверждает и история создания «Конька-Горбунка». В октябре 1833 года, будучи в Болдине и озабоченный тем, что Николай I активизировал свои «ухаживанья» за Натальей Николаевной, и тем, как в этой ситуации ведёт себя жена, Пушкин, помимо предупреждений Н.Н. и требований в каждом письме «не кокетничать с царём», пишет сказку, в которой царь хочет жениться на молоденькой и за это наказан. Как это часто бывало у Пушкина, одной этой темой он не ограничился и нагрузил сказку мощным политическим подтекстом. В «Коньке-Горбунке» поэт пошёл как никогда далеко, практически открытым текстом заявив, что это государство («Кит державный») обречено, пока декабристы не отпущены на волю. К тому же сказка содержала несколько выпадов против царя лично, а образ Спальника, ближайшего царского приближённого, подлеца и доносчика, стал развёрнутой эпиграммой на Бенкендорфа, о котором было достаточно широко известно, что он был одним из «наперсников разврата» Николая.

Понимая, что в таком виде он не может дать сказку царю на цензуру — а опубликовать её было необходимо, — Пушкин с помощью Плетнёва организовывает литературную мистификацию. У 18-летнего студента Ершова (он закончил всего два курса университета) только что умер отец, и он с матерью остался без средств к существованию. Ему выплачивают 500 рублей за то, чтобы он назвался автором сказки (на эти деньги он с матерью два года живёт в Петербурге и доучивается в университете), «Горбунок» проходит обычную цензуру, журнал «Библиотека для чтения» в мае 1834 года публикует первую, самую безобидную часть сказки, а в октябре уже выходит полное издание.

Убедившись, что под именем Ершова «предупредительный выстрел» до ушей царя не докатился, Пушкин пишет тем же размером ещё одну сказку, «О золотом петушке», политически нейтральную, но с той же главной темой: царь хочет жениться на молоденькой и за это наказан. На этот раз Пушкин отдаёт сказку на цензуру царю. Николай сказку прочёл внимательно, все намёки («...а девица — / Хи-хи-хи да ха-ха-ха! / Не боится, знать, греха») разглядел — и пропустил сказку в печать

«Горбунок» в первоначальной, пушкинской редакции выдержал ещё два издания и был запрещён. Снова разрешили сказку публиковать только после смерти Николая I, когда «Кит державный» «стал из челюстей бросать / Корабли за кораблями / С парусами и гребцами»: первым указом Александра II была амнистия декабристам. Вот тогда-то, в четвёртом и пятом изданиях сказки, в её текст и было внесено огромное количество исправлений и дополнений (было изменено более 800 строк из 2360). Поскольку отредактировать Пушкина и не сделать текст хуже невозможно, сказка основательно подпорчена; в таком виде она издаётся и по сей день всеми издательствами, кроме моего: восстановленный мною текст пушкинской сказки выдержал уже три издания (последнее: Александр Пушкин. «Конёк-Горбунок». М.: ИД «Казаров», 2012).

Доказать невозможно

Сегодня у оппонентов Лациса остался единственный аргумент, озвученный председателем Пушкинской комиссии В.С. Непомнящим: «Доказать невозможно». При этом наш известный филолог, имея в виду, что нет документальных доказательств пушкинского авторства, никак не может взять в толк, что мы имеем дело с литературной мистификацией, а мистификаторы, как известно, документальных свидетельств не оставляют. Литературные мистификации требуют других способов доказательств, ими мне и пришлось заниматься после смерти Лациса, и по его следам, и самостоятельно. В книге «Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации» я привёл два с половиной десятка пушкинских мистификаций; статья о «Коньке-Горбунке» в ней — это только одна глава.

Открытия Александра Лациса закрыли также целый ряд проблем, связанных с происхождением Пушкина и его потомками по внебрачным линиям. Основываясь на эпизоде пушкинской биографии, описанном другом Пушкина Иваном Пущиным, Лацис пришёл к выводу, что у романа Пушкина с прелестной полькой Анжеликой осенью 1817 года было продолжение — родился сын — и что стихотворение «Романс» именно об этой связи и об этом ребёнке. Если бы Лацис глянул ещё и в сторону «донжуанского списка» Пушкина, он обнаружил бы, что полька Анжелика и есть таинственная N.N., над разгадкой которой полтора века бьются пушкинисты. Но Лацис глядел в другую сторону, и его можно понять: проследив цепочку потомков от этого сына Пушкина, он обнаружил в ней... Льва Троцкого!

Перед смертью Александр Лацис сообщил мне имена ещё двух известных потомков Пушкина по внебрачным линиям: Михаила Гершензона и Константина Симонова. Если учесть, что и сам Лацис вёл своё происхождение от Пушкина, можно представить, какой мощи был пушкинский талант, если, даже разбавленный в потомках, он дал столь прекрасные всходы.

Сегодня генетика достигла такого развития, что подобные открытия вполне могут быть проверены, так же как и версия цыганского происхождения Пушкина, выдвинутая Лацисом. Бабушка Пушкина, Марья Алексеевна, через три года после замужества и через год после рождения дочери, Надежды Осиповны, сбежала от мужа к отцу и написала супругу «разводное письмо», в котором просила отдать ей дочь без каких бы то ни было материальных претензий с её стороны. Из-за трудности получения разрешения Синода на развод — а все браки были церковными — такими «разводными письмами» супруги, не желавшие дальнейшей совместной жизни, часто обменивались вплоть до конца XIX века

Ганнибал ответил ей своим «разводным письмом», в котором писал: «А дочь вашу я вам возвращаю», причём эти слова («дочь ваша») в письме повторил. Такие «разводные письма» не давали права на второй брак, и Осип Ганнибал впоследствии оказался двоеженцем, а его бракоразводный процесс с Марьей Алексеевной длился 21 год. В одной из челобитных Екатерине II по поводу этой тяжбы Ганнибал писал: «А происхождение дочери моей всевышнему возмезднику известно».

Не спросясь амура

Поскольку стишок, который запомнила бабушка Благово как частушку про Марью Алексеевну («Нашлась такая дура, / Что не спросясь амура / Пошла за Визапура»), имел в виду индийского (цыганского) князя Визапура, чьё имение было по соседству с Суйдой, вполне возможно, что в жилах матери Пушкина, самого Пушкина и его потомков, вплоть до Троцкого, и в самом деле текла отнюдь не кровь Ганнибалов, а цыганская кровь. Лацис полагал, что Пушкин знал об этом и потому поставил под стихотворением «Цыганы» «отводящий» подзаголовок: «С английского». Впоследствии мне удалось найти и дополнительные аргументы в пользу этой версии.

Сегодня живы как потомки Пушкина по линии его брака с Натальей Николаевной и потомки Троцкого (и Симонова; Гершензон и Лацис были бездетны), так и потомки Ганнибалов по ветвям братьев Осипа Ганнибала. Сравнительный генетический анализ мог бы дать ответ о правомерности этих гипотез Александра Лациса.

Независимо от ответа на такой «генетический запрос», значение открытий Александра Лациса и Николая Петракова невозможно переоценить. И всё же главным открытием в пушкинистике последних лет, на мой взгляд, является разгадка «Евгения Онегина», осуществлённая Альфредом Барковым в его книге «Прогулки с Евгением Онегиным». Пушкин устроил из романа и вокруг него грандиозную мистификацию, воспользовавшись тем, что читатели в поэзии воспринимали «я» повествователя как «я» поэта, причём такое восприятие сохранилось и до наших дней. Между тем в «Евгении Онегине» повествователь — не Пушкин, а Евгений Онегин, который это скрывает, рассказывает свою историю, говоря о себе в третьем лице, но иногда по закону жанра «проговаривается»: «Письмо Татьяны предо мною; / Его я свято берегу». Причём, во избежание читательского недопонимания, в восьмой главе Пушкин подтверждает этот «ключ»: «Та, от которой он хранит / Письмо, где сердце говорит».

Чтобы у читателя, когда он брал в руки книгу, возникало ощущение, что он читает роман, «написанный Евгением Онегиным», на всех обложках изданий отдельных глав «Евгения Онегина» и на обложках двух полных прижизненных изданий книги имя Пушкина не стояло: там было только Евгений Онегин. В июне 1831 года Нащокин сообщил Пушкину: «Между прочим был приезжий из провинции, который сказывал, что твои стихи не в моде, а читают нового Поэта, и кого бы ты думал?.. Его зовут Евгений Онегин».

Таким образом, Пушкин подталкивал читателя к пониманию, что некий литератор Евгений Онегин на наших глазах пишет роман и по мере написания главами приносит его к издателю Пушкину, а тот главами его издаёт. Например, в конце первой главы есть слова: «Иди же к невским берегам, / Новорождённое творенье», а Пушкин издаёт её с предисловием, из которого следует, что это предисловие Издателя. Пушкину в книге «принадлежат» только обложка, титул, оборот титула, посвящение и комментарии, всё остальное как бы «написано Евгением Онегиным».

Но если повествователь — Онегин, то он поэт, а его фраза «...ничего / Не вышло из пера его» — всего лишь попытка скрыть своё авторство. Отсюда следует, что на дуэли один поэт убивает другого, причём Ленский изображён придурком с подачи Онегина, но с внешним обликом Баратынского («И кудри чёрные до плеч»). И в романе есть прямые выпады и против Вяземского, и против Дельвига — то есть это антипушкинский роман и Онегин — антагонист Пушкина и его окружения.

«Евгений Онегин» — одно из самых сложных и глубоких произведений не только русской, но и мировой литературы, а пушкинская гениальность нами недооценена в силу особой, мистификаторской природы его таланта. Открытия Баркова, Лациса и Петракова, которые делают эту недооценку особенно наглядной и которые сегодня так старательно замалчиваются официальной пушкинистикой, требуют скорейшего их обсуждения: слишком велико значение Пушкина в нашей культуре, чтобы, уже понимая истинное значение его поступков и произведений, продолжать питаться мифами, пусть даже инициированными самим поэтом.

Отзывы о книге:

Смех без причины. Умение смеяться… А что, такая редкость. Особенно в обстоятельствах, когда нет повода. Но ведь кому-то не мешает. Как веселому старичку из стихотворения Хармса. «И смеялся старичок чрезвычайно просто». А что тут усложнять, скажите мне? Смешно ведь! Завидую я этому старичку! Испугался паука или рассердился на стрекозу – все равно повод для смеха. Да какого, если помните! Мне кажется, смех –это наш вызов тем обстоятельствам, которые хотят заставить нас как раз разучиться смеяться. Потому что так просто управлять теми, кто сидит в глубокой яме уныния! И как отважно можно бороться с обстоятельствами, смеясь им в лицо. Смех без причины? Да нет, не бывает такого. Причина любого смеха – в том, чтобы показать обстоятельствам, что ты сильнее. И не теряешь желания видеть повод для забавного даже в совсем уж серых буднях и ужасных на первый взгляд обстоятельствах. А веселый старичок... Ну ведь у него получалось, правда? Ведь мог же! А чем я хуже? В конце концов, пора выходить из своего депресняка, как из сумрака. Да так, чтобы все слышали! Кстати, сегодня соседка так громко чихнула, а я ей радостно, через стенку: «Оксана, будь здорова!» А она в ответ: «Спасибо!» Ну смешно же! А еще сегодня кошка грохнула мой любимый кувшин, когда гонялась по комнате за мухой. Погиб кувшин смертью храбрых! Рассержусь - ка я, чтобы всем страшно стало! Ой, все! «Гы-гы-гы да гу-гу-гу го-го-го Да бах-бах! Ой, ребята, не могу! Ой, ребята, ах, ах!»

кощеева светлана, 43, Нижний Новгород

Книга не плохая, но и не восторг. Стихов мало и иллюстрации не захватывают дух. Зато есть стих про Петю, который блинчики любил. А вот другое издание стихов Хармса просто " снесло крышу" http://www.ozon.ru/context/detail/id/5739141/ , но Пети в нем нет, а жаль.

Симанчук 0, Москва

Понравилось. Книга тоненькая, стихов мало, присутствует любимое "Как Володя быстро под гору летел", вдохновляющее на бесконечные смешные и неожиданные продолжения... дети смеются, выдумывают неожиданных попутчиков, всякие страсти-мордасти и получается что-то вроде: ... Быстро под гору летели и в Дарт Вейдера влетели. Вот Дарт Вейдер, и Джон Картер, и Снусмумрик, и Боярский, и овечка, и собачка и лисичка, и Володя на салазочках сидят, быстро под гору летят. Быстро под гору летели - на пирата налетели... Вот пират и.... и т.п., при этом надо помнить весь порядок растянувшегося списка и все друг другу подсказывают)))) Вобщем, масса положительных эмоций! Илюстрации очень позитивные, светлые, подробные, сочные, выразительные! Единственное что - мы заказали книгу вместе с вот этой http://www.ozon.ru/context/detail/id/5739141/ ("Все бегут летят и скачут") и получили 4 повторения ("Крысаков и две собачки", "Веселый старичок", "Как Володя быстро под гору летел" и "Дворник Дед Мороз") и это из представленных шести! Эх, а жаль.

Дзюбазяба, 39, Петрозаводск

купила книгу только из-за иллюстраций Селивановой. от них оторвать взгляд просто невозможно. изданий Хармса очень много, но это просто замечательное. Стих о мальчике Володе, который больше не катается с горы стал хитом в нашей семье. Но... Кто кого перехитрил http://www.ozon.ru/context/detail/id/7279020/ - содержит больше текста и те же иллюстрации. поэтому окгда эту прекрасную книгу про Веселого старичка пришлось подарить я тутже заказала Кто кого перехитрил и ничуть не огорчилась утрате Веселого старичка.

Смирнова Юлия0

все уже сказали до нас!)))))

колесникова татьяна0

Даниил Хармс

Даниил Хармс
Имя при рождении:	Даниил Иванович Ювачёв
Дата рождения:
Место рождения:
Дата смерти:
Место смерти:
Род деятельности:
© Произведения этого автора - несвободны.

Биография

Даниил учился в привилегированной петербургской немецкой школе . В поступил в Ленинградский электротехникум, но вскоре был вынужден его оставить. В занялся сочинительством. В ранней юности подражал футуристической поэтике и . Затем, во второй половине годов, отказался от преобладания «зауми» в стихосложении.

По возвращении из ссылки Хармс продолжает общаться с единомышленниками и пишет ряд книг для детей, чтобы заработать себе средства на жизнь. После публикации в в детском журнале стихотворения «Из дома вышел человек с верёвкой и мешком», который «с той поры исчез», некоторое время Хармса не печатают, что ставит его с женой на грань голодной смерти . Одновременно пишет множество , театральных сценок и стихов для взрослых, которые при жизни не публиковались. В этот период создаются цикл миниатюр «Случаи», повесть «Старуха».

В. Буш Глава первая Каспар Шлих, куря табак, Нёс под мышкой двух собак. «Ну! - воскликнул Каспар Шлих, - Прямо в речку брошу их!» Хоп! взлетел щенок дугой, Плих! и скрылся под водой. Хоп! взлетел за ним другой, Плюх! и тоже под водой. Шлих ушёл, куря табак. Шлиха нет, и нет собак. Вдруг из леса, точно ветер, Вылетают Пауль и Петер И тотчас же с головой Исчезают под водой. Не прошло и двух минут, Оба к берегу плывут. Вылезают из реки, А в руках у них щенки. Петер крикнул: «Это мой!» Пауль крикнул: «Это мой!» «Ты будь Плихом!» «Ты будь Плюхом!» «А теперь бежим домой!» Петер, Пауль, Плих и Плюх Мчатся к дому во весь дух. Глава вторая Папа Фиттих рядом с мамой, Мама Фиттих рядом с папой, На скамеечке сидят, Вдаль задумчиво глядят. Вдруг мальчишки прибежали И со смехом закричали: «Познакомьтесь: Плюх и Плих! Мы спасли от смерти их!» «Это что ещё за штуки?» - Грозно крикнул папа Фиттих. Мама, взяв его за руки, Говорит: «Не надо бить их!» И к столу детей ведёт. Плих и Плюх бегут вперёд. Что такое? Что такое? Где похлёбка? Где жаркое? Две собаки, Плюх и Плих, Съели всё за четверых. Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак. «Ну! - воскликнул Каспар Шлих, - Я избавился от них! Бросил в речку их на дно, А теперь мне всё равно». Глава третья Ночь. Луна. Не дует ветер. На кустах не дрогнет лист. Спят в кроватях Пауль и Петер, Слышен только Храп и свист. Плих и Плюх Сидели тихо, Но, услыша Свист и храп, Стали вдруг Чесаться лихо С громким стуком Задних лап. Почесав зубами спины И взглянув с тоской вокруг, На кровати Под перины Плих и Плюх Полезли вдруг. Тут проснулись оба брата И собак прогнали прочь. На полу сидят щенята. Ах, как долго длится ночь! Скучно без толку слоняться Им по комнате опять, - Надо чем-нибудь заняться, Чтобы время скоротать. Плих штаны зубами тянет, Плюх играет сапогом. Вот и солнце скоро встанет. Посветлело всё кругом. «Это что ещё за штуки!» - Утром крикнул папа Фиттих. Мама, взяв его за руки, Говорит: «Не надо бить их! Будь хорошим, Не сердись, Лучше завтракать садись!» Светит солнце. Дует ветер. А в саду, Среди травы, Стали рядом Пауль и Петер. Полюбуйтесь каковы! Грустно воют Плюх и Плих, Не пускают цепи их. Плих и Плюх в собачьей будке Арестованы на сутки. Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак. «Ну! - воскликнул Каспар Шлих, - Я избавился от них! Бросил в речку их, на дно, А теперь мне всё равно!» Глава четвёртая Мышку, серую плутовку, Заманили в мышеловку. Эй, собаки, Плюх и Плих, Вот вам завтрак на двоих! Мчатся псы и лают звонко; Ловят быстрого мышонка, А мышонок не сдаётся, Прямо к Паулю несётся. По ноге его полез И в штанах его исчез. Ищут мышку Плюх и Плих, Мышка прячется от них. Вдруг завыл от боли пёс, Мышь вцепилась Плюху в нос! Плих на помощь подбегает, А мышонок прыг назад. Плиха за ухо хватает И к соседке мчится в сад. А за мышкой во весь дух Мчатся с лаем Плих и Плюх. Мышь бежит, За ней собаки. Не уйти ей от собак. На пути Левкои, Маки, Георгины И табак. Псы рычат, И громко воют, И ногами Землю роют, И носами Клумбу роют, И рычат, И громко воют. В это время Паулина, Чтобы кухню осветить, В лампу кружку керосина Собиралась перелить. Вдруг в окошко поглядела И от страха побледнела, Побледнела, Задрожала, Закричала: «Прочь, скоты! Всё погибло. Всё пропало. Ах, цветы, мои цветы!» Гибнет роза, Гибнет мак, Резеда и георгин! Паулина на собак Выливает керосин. Керосин Противный, Жгучий, Очень едкий И вонючий! Воют жалобно собаки, Чешут спины И бока. Топчут розы, Топчут маки, Топчут грядки табака. Громко взвизгнула соседка И, печально вскрикнув «У-у-у!», Как надломленная ветка, Повалилась на траву. Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак, И воскликнул Каспар Шлих: «Я избавился от них! Я их выбросил давно, И теперь мне всё равно!» Глава пятая Снова в будке Плюх и Плих. Всякий скажет вам про них: «Вот друзья, так уж друзья! Лучше выдумать нельзя!» Но известно, что собаки Не умеют жить без драки. Вот в саду, под старым дубом, Разодрались Плих и Плюх. И помчались друг за другом Прямо к дому во весь дух. В это время мама Фиттих На плите пекла блины. До обеда покормить их Просят маму шалуны. Вдруг из двери мимо них Мчатся с лаем Плюх и Плих. Драться в кухне мало места: Табурет, горшок и тесто И кастрюля с молоком Полетели кувырком. Пауль кнутиком взмахнул, Плюха кнутиком стегнул. Петер крикнул: «Ты чего Обижаешь моего? Чем собака виновата?» И кнутом ударил брата. Пауль тоже рассердился, Быстро к брату подскочил, В волоса его вцепился И на землю повалил. Тут примчался папа Фиттих С длинной палкою в руках. «Ну теперь я буду бить их!» Закричал он впопыхах. «Да, - промолвил Каспар Шлих, - Я давно побил бы их. Я побил бы их давно! Мне-то, впрочем, всё равно!» Папа Фиттих на ходу Вдруг схватил сковороду И на Шлиха блин горячий Нахлобучил на ходу. «Ну, - воскликнул Каспар Шлих, - Пострадал и я от них. Даже трубка и табак Пострадали от собак!» Глава шестая Очень, очень, очень, очень Папа Фиттих озабочен… «Что мне делать? - говорит. - Голова моя горит. Петер - дерзкий мальчуган, Пауль - страшный грубиян, Я пошлю мальчишек в школу, Пусть их учит Бокельман!» Бокельман учил мальчишек, Палкой по столу стучал, Бокельман ругал мальчишек И как лев на них рычал. Если кто не знал урока, Не умел спрягать глагол, - Бокельман того жестоко Тонкой розгою порол. Впрочем, это очень мало Иль совсем не помогало, Потому что от битья Умным сделаться нельзя. Кончив школу кое-как, Стали оба мальчугана Обучать своих собак Всем наукам Бокельмана. Били, били, били, били, Били палками собак, А собаки громко выли, Но не слушались никак. «Нет, - подумали друзья, - Так собак учить нельзя! Палкой делу не помочь! Мы бросаем палки прочь». И собаки в самом деле Поумнели в две недели. Глава седьмая и последняя Англичанин мистер Хопп Смотрит в длинный телескоп. Видит горы и леса, Облака и небеса. Но не видит ничего, Что под носом у него. Вдруг о камень он споткнулся, Прямо в речку окунулся. Шёл с прогулки папа Фиттих, Слышит крики: «Караул!» «Эй, - сказал он, - посмотрите, Кто-то в речке утонул». Плих и Плюх помчались сразу, Громко лая и визжа. Видят - кто-то долговязый Лезет на берег дрожа. «Где мой шлем и телескоп?» Восклицает мистер Хопп. И тотчас же Плих и Плюх По команде в воду бух! Не прошло и двух минут, Оба к берегу плывут. «Вот мой шлем и телескоп!» Громко крикнул мистер Хопп. И прибавил: «Это ловко! Вот что значит дрессировка! Я таких собак люблю, Я сейчас же их куплю. За собачек сто рублей Получите поскорей!» «О! - воскликнул папа Фиттих, - Разрешите получить их!» «До свиданья! До свиданья! До свиданья, Плюх и Плих!» Говорили Пауль и Петер, Обнимая крепко их. «Вот на этом самом месте Мы спасли когда-то вас, Целый год мы жили вместе, Но расстанемся сейчас». Каспар Шлих, куря табак, Увидал своих собак. «Ну и ну! - воскликнул он, - Сон ли это иль не сон? В самом деле, как же так? Сто рублей за двух собак! Мог бы стать я богачом, А остался ни при чём». Каспар Шлих ногою топнул, Чубуком о землю хлопнул. Каспар Шлих рукой махнул - Бух! И в речке утонул. Трубка старая дымится, Дыма облачко клубится. Трубка гаснет наконец. Вот и повести конец.