“Бульдозерная выставка” - первый глоток свободы. Бульдозерные шедевры Как называли участников бульдозерной

Правообладатель иллюстрации Image caption На выставке (слева направо) Виталий Комар, Александр Меламид, Иосиф Бакштейн, Александр Гольдфарб и Михаил Федоров-Рошаль

40 лет назад, 15 сентября 1974 года, на окраине Москвы в Беляево прошла легендарная "Бульдозерная выставка" - ключевое событие в борьбе неофициальных художников СССР за легализацию нон-конформистского искусства. В канун юбилея обозреватель Русской службы Александр Кан побеседовал с одним из участников и организаторов выставки, живущим теперь в США художником Виталием Комаром.

Би-би-си : О "Бульдозерной выставке" сказано и написано уже немало. Я хотел бы, что Вы попытались воспроизвести ту атмосферу, которая предшествовала 15 сентября 1974 года. Скорее всего, мало кто мог предположить, что дело дойдет до столь жесткого подавления, разгона выставки бульдозерами и ареста ее участников. Тем не менее, вряд ли вы могли предполагать, что столь вызывающая акция не вызовет негативной реакции властей. Почему все же вы пошли на этот шаг? Что двигало Вами и Вашими друзьями?

Виталий Комар : Для меня лично это было в первую очередь попытка преодоления невыносимого чувства одиночества. Находящиеся вне зоны официального советского искусства художники были загнаны на кухни. Распространились маленькие квартирные выставки, но сколько человек могло прийти на такую выставку? От силы десяток-другой. На одном из таких квартирных вечеров весной 1974 года мы с моим другом и партнером Аликом Меламидом устроили перформанс: он изображал Сталина, я изображал Ленина. Это была соцартовская пародия на соцреализм.

Играла музыка, марши, все ужасно веселились, но закончилось веселье довольно печально – в дверь позвонили, зашли люди в штатском, всех погрузили в машины и увезли в ближайшее отделение милиции, где нас продержали до утра. Дня через два наш друг, патриарх советского неофициального искусства Оскар Рабин, предложил повторить перформанс в доме искусствоведа и коллекционера Александра Глезера и пригласить туда западных корреспондентов – интересно, как отреагируют на такое событие? В доме Глезера все прошло без сучка и задоринки, что нас, безусловно, вдохновило и воодушевило.

Что-то, видимо, изменилось, стали думать мы. Все говорили о том, что Брежнев готовится через год подписать Хельсинские соглашения Виталий Комар

Что-то, видимо, изменилось, стали думать мы. Все говорили о том, что Брежнев готовится через год подписать Хельсинские соглашения [подписанный 1 августа 1975 г. главами 35 государств документ подразумевал, в том числе, согласование обязательств по вопросам прав человека и основных свобод, в том числе свободы передвижения, контактов, информации, культуры и образования – АК], о возможном потеплении, и мы стали подумывать о более крупной выставке. Но где? Какая официальная советская организация – а других ведь не было - решится пустить нас к себе?

И тут я вспомнил, что мне рассказывали, как в Польше художники показывают свои работы под открытым небом. Как в Париже, на Монмартре: художники рисуют, публика смотрит, и над ними прекрасное небо. Эта идея завладела нами. Казалось, что специального разрешения, чтобы принести и показать работы где-нибудь на пустыре, не требовалось.

Но на всякий случай мы обратились в городской отдел профсоюза работников культуры. Разрешения мы не получили, но запрета тоже не последовало. Никто, видимо, не хотел брать на себя ответственность. Таким образом, в полной уверенности, что никто ничего не запретил, 15 сентября мы с работами пришли на пересечение улиц Профсоюзной и Островитянова. У большинства из нас были складные алюминиевые треноги, такую треногу легко можно поставить на землю и водрузить на нее холст.

Собралась изрядная толпа и художников, и зрителей, но ощущение было уже тревожным. Стояли бульдозеры, стояли грузовики с торчащими из кузова саженцами, а всем собравшимся было объявлено какими-то людьми в штатском, что на условленном месте именно в этот день и час запланирована посадка деревьев. Тут же, конечно, стали раздаваться шутки о двусмысленности слова "посадка".

Правообладатель иллюстрации Former KomarMelamid Art Studio Archive Image caption Машинописное приглашение, которое организаторы выставки распространяли среди своих знакомых

Но вскоре стало не до шуток. Стоило нам развернуть свои треноги и попытаться поставить на них картины, как "садовники" на нас набросились, вырывая из рук работы. Ломались подрамники, ломались и сами работы, особенно те, что были сделаны на оргалите или картоне. Все это было совершенно неожиданно, и совершенно ужасно. А тех, кто пытался сопротивляться, били. Причем били очень грамотно, профессионально. Математика Виктора Тупицына бросили на заднее сиденье серой "Волги" и ударили ребром ладони между ног. Было реально страшно.

Прижав к груди одну работу – остальные были уже разломаны и валялись в грязи, их потом собирали и швыряли в кузов самосвала – я попытался пробраться на дальний участок поля, где народу было поменьше. Но меня настиг какой-то человек, толкнул в спину, и я упал в грязь – вместе с работой, а это был наш с Меламидом двойной автопортрет в виде Ленина и Сталина.

Стоило нам развернуть свои треноги и попытаться поставить на них картины, как “садовники” на нас набросились, вырывая из рук работы Виталий Комар

Он схватил этот круг оргалита и собрался его уже ломать, но я, подняв на него глаза из грязи, не стал ни кричать, ни возмущаться, а всего лишь кротко, в духе Толстого или Ганди сказал: "Ты, что? Это же шедевр!" Наши глаза встретились, и рука его дрогнула. Произошел контакт, и ломать нашу работу он не стал. Он всего лишь швырнул ее в кузов самосвала, а я, лежа в грязи, смотрел, как этот самосвал вместе с нашей и другими работами едет куда-то в историю.

Би-би-си : То есть, то, что увезли, пропало безвозвратно?

Виталий Комар : Эту работу никогда не возвращали, но некоторые другие, сломанные привезли на квартиру Оскара Рабина, и их можно было уже оттуда забрать. Но далеко не все, лишь малую часть.

Би-би-си : А бульдозеры-то, собственно, те самые, что дали название выставке? Они тоже на вас двигались?

Виталий Комар : Бульдозеры двигались в самом начале. Потом кто-то из более благоразумного начальства приказал им остановиться. Они чуть не раздавили художницу Надежду Эльскую. Я помню, как она с криком "Фашисты!" бросилась прямо под нож бульдозера. Ее, конечно, оттащили, скрутили. Все, кто пытался оказать хоть какое-то сопротивление, были арестованы.

Правообладатель иллюстрации Vitaly Komar Image caption Виталий Комар. Эскиз к проекту памятника Бульдозерной выставки

Но уже через три дня они были выпущены. Объяснялось это тем, что наша история, якобы, вызвала конфликт на самом верху между Андроповым и Щелоковым [соответственно председатель КГБ и министр внутренних дел СССР. Теория о противостоянии и даже вражде между КГБ и МВД была в те годы очень популярной в кремленологии, на ней, в частности, был основан известный роман и фильм "Парк Горького" - АК]. Именно поэтому, считалось, задержанных так быстро отпустили и даже предложили вторую выставку – в Измайловском парке.

Би-би-си : Но, видимо, не обошлось и без воздействия скандала, разгоревшегося вокруг этой истории в западной прессе. Ведь среди приглашенных вами гостей было немало журналистов и даже дипломатов, так ведь?

На Западе тоже есть бюрократия, которая с удовольствием пустила бы бульдозеры против современного искусства, но наши законы не дают им возможности это сделать. Анатолий Гольдберг, обозреватель русской службы Би-би-си в 50-70-е годы.

Виталий Комар : Да, там были журналисты. Более того, корреспондентке Associated Press выбили даже зуб! Скандал получился огромный. Я помню, как обозреватель Русской службы Би-би-си Анатолий Гольдберг – я сам слышал это тогда по радио – сказал: "На Западе тоже есть бюрократия, которая с удовольствием пустила бы бульдозеры против современного искусства, но наши законы не дают им возможности это сделать". Эти слова произвели на нас тогда сильное впечатление.

И, видимо, именно этот скандал, огромное внимание прессы и вынудили советские власти идти на компромисс. Спустя буквально две недели они уже сами предложили нам провести выставку в Измайловском парке. Еще спустя какое-то время прошла уже совершенно легальная огромная нон-конформистская выставка в павильоне "Пчеловодство" ВДНХ.

Фактически была создана двухпартийная система, появился по сути дела второй "союз художников" при городском профсоюзном комитете художников-графиков, со своим выставочным залом – что самое главное! И сейчас, несмотря на весь страх и ужас, который нас тогда охватил, "Бульдозерная выставка" воспринимается как предперестроечное событие, как первый глоток свободы.

В этот осенний день на пустыре на пересечении улиц Профсоюзная и Островитянова состоялся «Первый осенний просмотр картин на открытом воздухе» - несанкционированная выставка работ неофициальных советских художников, разогнанная в течение нескольких минут при помощи бульдозеров и людей в штатском.

«Бульдозерная выставка» стала одной из самых известных публичных акций неофициального искусства в СССР. Экспозиция была организованна столичными художниками-авангардистами, не входившими в официальные советские художественные союзы и организации. Творцы, чьи работы выходили за рамки эстетической программы соцреализма, договорилась показать свои картины всем желающим на опушке Битцевского лесопарка в Беляеве.

Вместе с организаторами выставки Оскаром Рабиным и Александром Глезером на пустырь пришли порядка 20 художников, расположивших свои картины на самодельных дощечках. В их числе: Валентин Воробьев, Юрий Жарких, Виталий Комар, Александр Меламид, Лидия Мастеркова, Владимир Немухин, Александр Рабин, Евгений Рухин, Василий Ситников, Борух Штейнберг, Надежда Эльская, поэт Игорь Холин и присоединившиеся к ним Алексей Тяпушкин, Сергей Бордачев, Леонид Бажанов, Виктор и Маргарита Тупицыны, Эдуард Зеленин, Владимир Котляров.

Спустя полчаса после начала выставки к месту её проведения прибыли три бульдозера, водометы, самосвалы и несколько десятков милиционеров в штатском, которые стали теснить художников и зрителей. Формально всё выглядело, как гневная спонтанная реакция группы работников по благоустройству лесопарка.

Нападавшие ломали картины, избивали и арестовывали художников, зрителей и иностранных журналистов. Очевидцы вспоминают, как Оскар Рабин, повисший на ноже ковша бульдозера, был фактически протащен через всю выставку. Этот скандал вызвал колоссальный резонанс во всём мире. Об этом писали многие иностранные газеты. Бульдозерная конфронтация, чреватая нарушением Хельсинкских соглашений о правах человека, дискредитировала советский режим. Желание руководства СССР поскорее скорректировать свой имидж в глазах «мировой общественности» привело к организации второй выставки на открытом воздухе. Власти пошли на уступки, и официально санкционированная «неофициальная» выставка состоялась 29 сентября в Измайловском парке. «Советским Вудстоком» так назвали иностранные СМИ вернисаж в Измайлово. «Полдня свободы» назвали его в СССР.

Время показало, что сам процесс разгона вернисажа с помощью бульдозера явился неким художественным феноменом, живущим своей жизнью, самоценным по сути. Столичные художники до сих пор отмечают каждый юбилей «Бульдозерной выставки» специальными экспозициями.

15 сентября 1974 года на пустыре в Беляево состоялся несогласованный властями показ картин на открытом воздухе, разогнанный с использованием коммунальной спецтехники и вошедший в историю как «Бульдозерная выставка»

15 сентября 1974 года на пустыре в Беляево (на пересечении улиц Островитянова и Профсоюзной) состоялся несогласованный властями показ картин на открытом воздухе. Акция была разогнана с использованием коммунальной спецтехники и вошла в историю как «Бульдозерная выставка». Это событие считается высшей точкой противостояния между неофициальным искусством и властями. Его итогом стали уступки со стороны государства, проявившиеся в создании секции живописи при горкоме графиков, дававшей возможность легальной работы. После бульдозерной выставки некоторые люди из среды неофициального искусства сделали себе значки с надписью «Сентябрь» - знак протеста творческих людей против цензуры и идеологических притеснений.

В декабре 2009 года мне удалось расспросить о событиях 40–летней давности одного из ключевых участников «Бульдозерной выставки» - художника Владимира Немухина. Приведенный текст - фрагмент интервью пятилетней давности. Возможные неточности прошу считать на моей совести - записал, как понял. Впрочем, тут важнее не детали, а общий смысл и живое свидетельство, передающее дух времени.

Владимир Богданов: Та самая знаменитая «Бульдозерная» выставка, а фактически разгон выставки на открытом воздухе в Беляево, стала высшей точкой противостояния неофициальных художников и властей. Как и почему до этого дошло?

Владимир Немухин: Мне пришлось быть безусловным свидетелем и участником всей этой эпопеи. Сами «бульдозеры» случились много позже, в 1974 году. А для понимания истоков этих событий необходимо обратиться к историческому фону и вспомнить, какая атмосфера царила в 1960-е и почему к первой половине 1970-х в отношениях власти и художников назрели большие проблемы. А атмосфера в 1960-е была далека от здоровой. С одной стороны совсем недавно наступила хрущевская оттепель, а с другой 1963 год - это уже время активизации идеологической комиссии. Против разгулявшейся интеллигенции властям надо что-то предпринимать, а какие принимать меры - непонятно. И здесь произошел слом: надо сажать, а сажать не могут. Если до 1966 года мы были «некие художники», «так называемые художники», «пачкуны и мазилы», то после процесса над Синявским и Даниэлем появится термин «диссиденты», мы станем «инакомыслящими».

В середине 1960-х отношение властей к неофициальным художникам, не членам МОСХа, было уже предсказуемо. Помимо бытовых, придирок нам по-прежнему не давали делать выставок: чинили административные препоны, закрывали доступ публики через пару часов после открытия. Так была закрыта знаменитая теперь выставка в клубе «Дружба» на Шоссе Энтузиастов в 1967 году. Нам сначала позволили ее открыть, а потом власти растерялись - что делать? Опять же проблема: на выставку пришло много иностранцев - как их выпроводить без скандала? И придумали. Точнее выдумали: объявили, что по техническим причинам сейчас в кинозале клуба будет демонстрироваться фильм. Дескать, перенести ничего нельзя - у людей на руках уже билеты (успели подсуетиться - нарвать и распространить). А картины-то уже висели.

Что делать нам, художникам? Наши добрые знакомые догадались правдами-неправдами взять эти билеты и пришли контролировать ситуацию на внезапный «киносеанс». В итоге «замять» выставку не удалось и вышло большое ЧП.

В. Б.: Каковы были предпосылки «Бульдозерной выставки»?

В.Н.: В семидесятые годы тучи вокруг неофициального искусства еще сильнее сгустились. В 1971 году открылась возможность эмигрировать в Израиль. Начались попытки выдавливания отсюда нежелательных фигур в искусстве. Возникали какие-то странные придирки через милицию, которые инспирировали, понятно, другие организации. 1971 год - первый уехал Гробман, потом Целков, потом Мастеркова. Рабину дадут возможность поехать по приглашению, а вскоре лишат гражданства - но это будет сильно позже, уже в 1978 году. Впрочем, Рабину с самого начала давали понять, что его фигура здесь не нужна.

В. Б.: Непонятно, зачем все это нужно было властям? Какую реальную опасность представляли художники?

В.Н.: Мое предположение, что все это противодействие было инициировано даже не спецслужбами, а официальными художниками. Академики нас просто презирали: мы - никто. Но в то же время они боялись этой «формальной заразы». Чувствовали, что формализм опасен: он интересен молодежи, вокруг него кипит жизнь, им интересуется иностранная пресса, да и иностранцы ходят покупать не к Нисскому, а в подвалы, бараки и каморки формалистов. Думаю, что кагэбэшникам в самом искусстве было многое не важно… Вот у Рабина кипит чайник на снегу. Ну кипит себе и кипит, им-то что? В КГБ не увидят в этом формальный ход экспрессионизма, а академики увидят. Думаю, что именно с подачи академиков проводились разные показательные акции. Например, на заводе распространялись листовки с репродукциями формалистов, абстракции наши и не наши, собирали митинг и спрашивали: «Ну как, товарищи, нравится вам такое с позволения сказать «искусство»? А что работяги скажут? Ну конечно же - да какое это искусство! Пачкотня одна… А вот теперь посмотрите Левитана, Репина - нравится? Ну конечно! Так вот, товарищи, формалисты хотят другого искусства, какое решение мы вынесем? Долой? Ну, конечно, долой!»

В. Б.: Значит, искусственно создавалась атмосфера нетерпимости. А аресты последовали?

Помимо прессинга с запретом выставок и разоблачительными «фельетонами» в прессе, к неофициальным художникам применялись и другие меры воздействия. Меня, честно сказать, милицейскими приемами власти почти не трогали: не арестовывали, на профилактические беседы не вызывали. Но ожидания и опасения соответствующие были. Ведь на друзей, на Оскара Рабина, оказывалось издевательское давление. Пример. Приходит повестка Рабину - явиться в отделение милиции, к начальнику. Приходит - начальника нет. И тут же дают повестку явиться завтра. Оскар приходит - снова начальника нет. Понятно, что они просто таким образом «развлекаются». Приходит снова повестка - Оскар не идет. И вот тогда к нему приходят «добры молодцы»: «Мы пришли доставить вас силой, так как вы не являетесь по повестке». Оскар идет под конвоем этих двух в отделение и там та же история - начальника нет, занят и все такое. Такое вот изощренное издевательство. Что было делать Оскару? Все это было так заметно: слежка, прослушивание, скрытая съемка. Все эти дамочки с сумочками подмышкой. Локтем придавливается, сумка «щелкает»… Противно - не то слово.

Активное притеснение моего друга Рабина постепенно превратило его в неформального лидера неофициального искусства. А ведь в работах его не было намеренного сарказма, не было и политического протеста, просто почву для такого специфического взгляда - барачной темы, давала сама жизнь, таково было его видение. Скажу даже так: открыто с властями никто не боролся, ни я, ни Рабин, да почти никто из «лианозовцев», да и других неофициальных художников. Это не значит, что мы были всем довольны, но мы были увлечены новыми начинаниями в своем искусстве. Романтика - форма творчества. В чем протест Краснопевцева? В том, что он рисовал то кости, то раковины, то цветы. Было такое представление метафизической формы мира. Была не политическая, а поэтическая идея.

Если бы Рабин занимался соцреализмом, то не было бы проблем. А вот всякие формалисты-экспрессионисты были не нужны. С ними власти решили бороться. Один из вариантов - выслать за границу. Был случаи, когда художника вызывали в милицию: «Ну, когда ж ты уедешь? Мы уже ждать устали. Ах, у тебя вызова нет? Да на, пожалуйста». Достает бумагу из ящика: «Когда поедешь, какую дату ставить?» При этом важно отметить, что ни Оскар, ни я уезжать не хотели.

Словом, использовалась спланированная тактика мелких придирок и издевательств. И тогда Оскар решил, что хватит, надо что-то делать. И вот, помню, в один прекрасный день он говорит: «Володя, заезжай. Будем делать обращение к мировой общественности в защиту художников». В смысле, пришло время реагировать на свое положение, рассказать, что неофициальные художники в СССР не имеют возможности выставляться, испытывают гонения.

В. Б.: Что за письмо? Была же выставка.

В.Н.: Сейчас об этом редко вспоминают, но вместо выставки на открытом воздухе сначала была идея просто написать письмо общественности и передать иностранным журналистам. Про выставку тогда речи еще не шло.

Задумывая открытое письмо, Оскар честно предупредил: «Володька, ты же понимаешь, чем это грозит? Пять лет тюрьмы и три года высылки или три года тюрьмы и пять лет высылки». Ну что делать, я согласился.

Пока решали, как лучше поступить с этим письмом, я уехал в деревню. Оскара предупредил: «Как решишь - дай телеграмму, я вернусь и подпишу». И вот приходит телеграмма - приезжай. Я как увидел ее, честно скажу, стало жутковато. Дочка маленькая (в 1971 у нас родилась Алевтина), посадят ни за что ни про что. Так что возвращался в Москву с тяжелым сердцем. А как приехал - оказывается писем уже не надо, Оскар придумал сделать выставку на открытом воздухе. Почему на открытом воздухе? Да потому что в помещении нам не дали бы, к бабке не ходи. Рабин прочитал в каком-то западном журнале, что до этого выставку на открытом воздухе делали поляки. Но не потому, что им было негде выставляться, а потому, что захотелось новшества. А для нас же это был жест от безвыходности. Еще оговорюсь, что сейчас можно прочитать, что выставку на открытом воздухе придумали Комар и Меламид. Но ничего подобного. Они там были, они были приглашены, но придумал все Рабин.

В. Б.: Власти про выставку знали?

В.Н.: Итак, для «пленэра» выбрали мы пустырь в Беляево, чтобы никому не мешать - открытая площадка, никаких строек. Попробовали согласовать с властями по-хорошему, получить разрешение. Вместе с Рабиным и Глезером пошли в Моссовет с заявлением. Мы, художники, ничего не скрывали, так что планы наши быстро стали известны. На наше обращение в Моссовете началась волокита. Я уже рассвирепел, предупредил - вы окончательно доведете художников. Пообещал, что распишу свое старое пальто своими картинами, буду ходить по улице и таким экзотическим образом показывать свои работы. Те в ответ только ухмыльнулись - мало ли по улице ходит клоунов. Потом появились намеки - мы вам не советуем. Следом - давайте предварительно давайте покажем ваши работы МОСХу. Я до сих пор корю себя, что мы на это согласились. Глезер повез эти работы в МОСХ на заседание правления. Там никакого письменного заключения по нашему творчеству не дали, но перезвонили и на словах передали, что наши произведения не представляют культурной ценности. С другой стороны, прямого запрета тоже не дали. Одно лишь иносказательное «мы вам не советуем». Словно провоцировали. Ну мы так и рассудили: раз не запретили, то можно.

В. Б.: Какая была концепция и общая тема выставки?

В.Н.: К выставке в Беляево картины специально не готовили. Что было в мастерских, то и взяли с собой. И пошли. Предварительно разделились на две группы. Тактика была простая: если одну арестуют, то хоть вторая дойдет. В одной - я, Лидия Мастеркова, Юрий Жарких, Маргарита и Виктор Тупицыны, Игорь Холин, Надежда Эльская. В другой группе - Оскар Рабин, Евгений Рухин, Александр Глезер, Саша Рабин - сын Оскара. Валентин Воробьев из нашего списка приехал отдельно сам. И еще был художник Сергей Бордачев, по собственной инициативе. Еще считается, что в бульдозерной выставке участвовал Борух Штейнберг, но он приехал потом, когда всех уже разогнали.

Честно сказать, я внутренне не горел желанием выставляться на открытом воздухе: неприятно, все же не огурцы я собирался показывать. Но Рухин и Оскар заблаговременно уточнили, чтобы я пришел, а уж работы мои они донесут. Я согласился, хотя мне это и не нравилось. Мы взяли по одной своей работе, плюс я еще нес картину Евгения Рухина. Моя работа для той выставки, кстати, выжила - я ее подарил, сейчас она в Париже. Картины с той выставки вообще в большинстве своем выжили, их не уничтожили, а только попортили, потом пришлось реставрировать.

В.Н.: Накануне заночевали неподалеку, на улице Островитянова, у Тупицыных, кто на стульях, кто как. Утром 15 сентября вышли, идем мы к намеченному месту, а там уже, чувствуется, ждут. Какие-то уже трубы, машины с саженцами, бульдозеры. Стало как-то тревожно. Стоят машины, по кустам кто-то снимает.

Еще не достигли места, как уже подошли молодчики в штатском. Человека четыре. - Куда идете? К лесу? Туда нельзя. - А у нас есть разрешение. - Какое разрешение? - Моссовет сказал, чтобы делали? - Нет, так нельзя. Я попытался оттеснить их силой, но тщетно. Художнику Юрию Жарких сразу скрутили руки так, что он аж взвыл от боли. Что вы делаете? Один из молодчиков говорит: «Сейчас сожжем ваши картинки». Я ему: «На, негодяй, бери картину на растопку, хватит мужества? Иди, разводи костер!» Начинается суматоха. И главное, что нет почему-то наших друзей, второй группы - группы Рабина, Рухина и Глезера. Мы даже как-то дрогнули, нам ведь не дали даже еще дойти до намеченного пустыря. И тут Надя Эльская запрыгивает на лежащие рядом трубы и начинает скандировать: «Мы не уйдем отсюда! Наши друзья, наверное арестованы, но мы отсюда не уйдем!» От этих слов мы воспрянули, начинаем опять разворачивать. И в это время появляются Рабин, Глезер и Рухин. Женя Рухин одет в яркий голубой костюм, пришел как на праздник. Дождь накрапывает, а он парадный весь, без зонтика. Еще мама его приехала, Евгения Валерьяновна - у сына как-никак выставка. Пройдут считанные минуты, и Рухина в этом голубом костюме свалят и поволокут по грязи в милицейскую машину. Суматоха тем временем продолжилась и тут внезапно заработали гусеничные бульдозеры. Вижу, Оскар начал разворачивать работу и на него двинулся бульдозер. На бульдозерах в кабине сидели по два молодца: шофер и «сопровождающий» в штатском. Сейчас я думаю, что это было больше устрашение, вряд ли они стали бы давить людей у всех на глазах. Но в тот момент нам так не казалось. Обстановка была очень нервная. Над ковшом бульдозера сверху есть такая выступающая металлическая балка. Вот Саша, сын Оскара, увидел, что бульдозер движется на отца, прыгнул на ковш, ухватился за эту палку руками и повис. Выглядело страшно, ноги поволоклись, что там внизу - не видно. Но бульдозер остановился от Оскара в каких-то сантиметрах. Позже многие писали, что Оскар Рабин прыгнул на бульдозер. Путают. На ковш вскочил Саша.

Тем временем, на противоположной стороне улицы стояло множество людей. Публика стояла молча под зонтиками и наблюдала эту бойню. Сочувствовали, но боялись.

В. Б.: С «Бульдозерной выставки» остались единичные фотографии. Мало и одни и те же. Неужели никто не фотографировал?

В.Н.: Конечно, «выставку на открытом воздухе» не могли пропустить иностранные корреспонденты, их заранее предупредили. Но их уже тоже ждали. Камеры выхватывали, пленку «выдирали». Иностранцы иностранцами, но и с ними особо не церемонились, кому-то и лицо разбили. Поэтому фотографий бульдозерной выставки осталось так мало. Для себя-то спецслужбы наверняка делали оперативную съемку и лежат, поди, эти пленки где-то в архивах.

Наконец, милиция начала забирать отдельных участников нашего митинга, машины уже был наготове. Для усиления воспитательного эффекта в бой ввели поливальные автоцистерны. Мне кажется, что специально набрали грязной воды в каком-то болоте и стали гнать нас этими струями.

В. Б.: Самое знаменитое фото «Бульдозерной выставки» - это картины, горящие на костре. Было такое?

В.Н.: Да, потом в западной прессе, по-моему, в итальянском журнале, появится фото, как в разведенный костер летит чья-то картина. С намеком, что в советской Москве в семидесятых годах жгут картины, расправляются, словно в нацистском Берлине с «дегенеративным искусством». Честно сказать, костра я лично не видел. Возможно, его и разожгли потом, но в суматохе я не обратил на это внимания.

С костром или без костра, но ситуация понятна - произошло ЧП. Да еще и с международным резонансом. Да и кто б поверил, что пленки у иностранных корреспондентов вырывали простые хулиганы? По совпадению или нет, но после этого был отменен визит Подгорного в Индию. А потом вроде бы было заседание политического руководства, где состоялся разбор события. Мне рассказывали, что Суслов якобы предлагал художников как зачинщиков «изолировать» (то есть посадить). На что Брежнев вроде бы ответил: «Не надо, мне скоро ехать за границу». С делом было поручено разобраться Андропову. А так как мы были все в Москве, то поручено было и Гришину. Доподлинно неизвестно, было ли на самом деле все эти внутрипартийные дискуссии и разбирательства. Но правда в том, что после беляевского ЧП распоряжением Гришина при московском горкоме графиков была основана секция живописи. И вот с этим событием, по моему глубокому убеждению, закончилась фаза острого противостояния художников с властями, то есть история «неофициального искусства».

Чем закончились «бульдозеры»? Задержанных Рухина и Эльскую выпустили довольно быстро, а Оскара продержали долго - почти сутки. Мы уже готовили очередное обращение к общественности по этому поводу. Но тут появляется сам Оскар и говорит, что ничего писать не надо, а нужно требовать, чтобы нам дали право провести такую же выставку на открытом воздухе. Но без эксцессов. И мы написали письмо в Моссовет, в управление культуры города Москвы о предоставлении нам такой возможности. Все подписались и стали ждать реакции властей.

В. Б.: В семидесятые неофициальный художник в СССР мог прокормить семью искусством?

В.Н.: Чем зарабатывали на жизнь? Я работал в горкоме графиков и еще в журнале «Вокруг света». В журнале мне давали поручения иллюстрировать статьи и рассказы. Причем, редактор посоветовал это делать под псевдонимом. Не то, чтобы был прямой запрет принимать меня на работу, но так, на всякий случай, подстраховаться. Так что рисунки в «Вокруг света» сдавал художник Иванов наверное - не помню уже. Разные приходилось искать варианты по работе. Оскару тоже потом пришлось устраиваться в художественный комбинат. Это были обычно временные работы. Мы работали на сельскохозяйственной выставке. Зарабатывали деньги, чтобы летом выехать в деревню. Оформляли павильоны. И в мае - скорей-скорей в деревню писать картины.

Картины у меня в это время уже неплохо покупали, я наконец-то мог позволить себе зарабатывать на жизнь своим искусством. Так что в 1974 году я уже не работал: в издательстве брал какие-то работы, чтобы получить справку. Когда после «бульдозеров» образовалась живописная секция горкома, мне уже не нужно было приносить даже справки. В горкоме были выставки. А выставка является производственной деятельностью и основанием для начисления стажа. И горком нам дал нам такое преимущество, так же как МОСХу.

В. Б.: Создание живописной секции при горкоме графиков, куда могли войти неофициальные художники - это фактически завоевание бульдозерной выставки, уступка властей?

В.Н.: Да. Фактически с «бульдозерами» закончилась активная фаза противостояния неофициального искусства и властей. Большинство художников получило возможность легализоваться через горком, через живописную секцию. Так вот, по иронии судьбы, «бульдозеры» должны были стать акцией устрашения, а по факту - в значительной степени вывели неофициальное искусство из под удара. Хотели запугать, а получилось, что властям пришлось давать отдушину, спускать пар из котла.

В. Б.: И уже вскоре состоялась разрешенная выставка под открытым воздухом в Измайлово?

В.Н.: Когда после ЧП в Беляево, мы написали письмо в Моссовет, в Управление культуры города Москвы с требованием разрешить нам выставку на открытом воздухе, нам неожиданно пошли навстречу. Начальство решило отвести художникам поляну в Измайловском парке, в лесу на восточной окраине Москвы. Более того, начальники предлагали даже подготовить территорию для приема посетителей: подогнать передвижные туалеты-автобусы, разместить какие-нибудь палатки типа кафе - чаю попить. Но Оскар сказал категорическое нет: «Мы сами будем выбирать поляну. Ту, которая нам нравится, а не властям». Принципиально. Я говорю: «Оскар, да какая разница, давай на предложенной поляне сделаем». А он в ответ: «Нет, Володя, мы должны все сделать как нам надо. Они думали, что они кошки, а мы мышки, но теперь мы будем кошками. Только так надо действовать». И он оказался прав. После этого на Глезера вышел человек в штатском «оттуда» и сообщил, что о наших намерениях уже хорошо известно. И делать так снова «не советуют». В ответ на отказной поляне наши «оппоненты» пообещали провести пресс-конференцию о том, что художникам нужна на самом деле не творческая свобода, а их поляна. Хотели показать, что художники за поляну борются, а не за свободу искусства.

В конце концов, все равно получилось по-нашему. Мы ездили сами выбирать место для выставки вместе с управлением культуры. И на выбранной нами поляне не было ни чая-кофе, ни автобусов-туалетов. Сделали красивый билет с нарисованной схемой. Приготовились. А свою разгромную пресс-конференцию наши «оппоненты» проводить так и не стали, ограничились пустыми угрозами.

Выставка в Измайлово удалась на славу. 29 сентября 1974 года. Солнечный день. Толпа зрителей. Незабываемое зрелище! Выставка была открытой, а не по спискам, как раньше. Все, кто хотел показать работы, тот и пришел. Первая акция свободного искусства. Хоть и стояло четыре машины солдат на всякий случай. Все прошло без эксцессов. Был регламент, выставка должна была пройти с 12 до 14-00. В два часа дня художники собрали свои картины и мольберты, разошлись, все закончилось нормально.

Фрагмент интервью с Владимиром Немухиным,
записанного в феврале 2009 года
В.Богданов, AI

Не состоялись концерты Макаревича. Отменили выступления Арбениной. Накрылись сольники Ротару. Артистов учат родину любить. Искусство в эту трудную пору должно закрасить полутона. Иначе закрасят афиши. Как минимум.

А вот Никита Сергеевич Хрущев, например, в реалиях советских культурных устоев нон-конформистов бульдозерами гонял и поливальными машинами. Без сантиментов и церемоний. Правда, и не без последствий.

Одна из наиболее известных публичных акций неофициального искусства в СССР - выставка картин на открытом воздухе, организованная московскими художниками-авангардистами 15 сентября 1974 года на окраине столицы в Беляево, при пересечении Профсоюзной улицы и улицы Островитянова.

Художники, творчество которых выходило за рамки эстетической программы социалистического реализма и не признанные властями в качестве соцреалистов зачастую становились объектом преследования. Долгие годы «неофициальным» художникам было запрещено выставляться, и в их среде было принято решение о необходимости провести общую экспозицию, «потому что все соскучились по выставкам, потому что неофициальным художникам не дают выставляться». Так состоялась выставка 22 января 1967 года, которая через два часа была закрыта работниками КГБ и московского горкома партии.

В конце концов Оскар Рабин в 1969 году предложил сделать выставку на открытом воздухе. Но тогда художники отказались от этой идеи (они потихоньку продавали свои картины западным дипломатам, некоторым советским гражданам, имели небольшой доход, и поэтому не хотели нарываться на неприятности).

Однако в 1974 году начались прямые атаки на неофициальных художников со стороны КГБ и МВД, и тогда художники всё же решились устроить выставку на открытом воздухе. Инициаторами показа выступили коллекционер Александр Глезер и 13 художников: Оскар Рабин — основной лидер нонконформизма, В. Воробьев, Юрий Жарких, В. Комар, А. Меламид, Лидия Мастеркова, Владимир Немухин, Евгений Рухин, Александр Рабин, Василий Ситников, Игорь Холин, Борух Штейнберг, Н. Эльская.

Выставка была разбита на пустыре около перекрестка. Присутствующие включали примерно 20 художников и группу наблюдателей, которая состояла из родственников и друзей художников, а также достаточное количество журналистов западных информационных агентств и дипломатов. Картины были развешены на импровизированных стойках, изготовленных из деревянных реек.

По данным разных участников выставки, на месте к ним присоединилась еще одна группа живописцев, которые пришли поддержать своих товарищей. Кто-то из них пришел не с пустыми руками: Л. Бажанов, С. Болдырев С. Бордачев, Э.Зеленин, Р. Заневская, К. Нагапетян, В. Пирогова, Толстый (В. Котляров) А. Тяпушкин, О. Трипольский, М. Федоров-Рошаль, Т. Левицкая, М. Одноралов, А. Жданов, В. Тупицын и некоторые другие, чьи имена и численность установить не представляется возможным (в настоящее время о своем участии в этой выставке заявляет значительное количество художников).

Примерно через полчаса после начала выставки к месту её проведения была направлена группа, включающая три бульдозера, поливальные машины, самосвалы и около сотни милиционеров в штатском, которые стали теснить художников и собравшихся зрителей; часть картин была конфискована. Формально всё выглядело как гневная спонтанная реакция группы работников по благоустройству и развитию лесопарка

Нападавшие ломали картины, избивали и арестовывали художников, зрителей и иностранных журналистов. Очевидцы вспоминают, как Оскар Рабин, повисший на ковше бульдозера, был фактически протащен через всю выставку. Художников увозили в участок, где заявляли: «Стрелять вас надо! Только патронов жалко…»

После этого события, вызвавшего громкий резонанс в зарубежной прессе, советские власти вынуждены были уступить и официально разрешили проведение подобной выставки на открытом воздухе в Измайлово двумя неделями позже, 29 сентября 1974 года. Новая выставка представляла работы уже не 20, а более чем 40 художников, длилась 4 часа и привлекла по разным данным около полутора тысяч человек.

Осененные бульдозером « Бульдозерная выставка » - именно под таким названием сохранилась одна из известнейших публичных акций художников - авангардистов. Организаторы выставки - представители неофициального искусства, художники СССР. Состоялось вышеуказанное событие 15 сентября 1974 года. Место действия – окраина города (в Беляево), пересечение улиц Профсоюзной и Островитянова.

Немногий из ныне здравствующих художников -"­ шестидесятников ", добившийся прижизненного признания. Его работы уже нашли место в экспозициях Третьяковской галереи, Русского музея, Metropolitan в Нью - Йорке и др.

Фирменным живописным и графическим приемом Владимира Немухина стало изображение игральных карт, ситуаций и композиций. Даже на тех холстах, где не светятся знакомые « рубашки », можно увидеть игральные символы. Сегодня картины Немухина прочно входят в традиционную « русскую обойму » на торгах ведущих мировых аукционных домов.

" Бульдозерная выставка " – символ уникальной социокультурной ситуации, в которой искусство по сути неполитическое неожиданно обрело и политический вес, и общественную значимость. Со времен бульдозерной выставки система изменилась, но борьба художника за право быть услышанным не утратила драматизма.