“Мне ни к чему одические рати”. Анализ стихотворения мне ни к чему одические рати ахматовой

20.09.2019

И прелесть элегических затей.По мне, в стихах все быть должно некстати,Не так, как у людей. Когда б вы знали, из какого сораРастут стихи, не ведая стыда,Как желтый одуванчик у забора,Как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий,Таинственная плесень на стене...И стих уже звучит, задорен, нежен,На радость вам и мне.

Анализ:

Стихотворение «Мне ни к чему одические рати…», написанное в 1940 году, является одним из центральных в программном цикле «Тайны ремесла». Оно принадлежит руке уже зрелой поэтессы Анны Ахматовой, обдумывающей свой художественный опыт.
Стихотворение нельзя отнести к лирике интимно-психологического ряда. Здесь мы не найдем сюжета, противостояния героев («я» и «он»), здесь нет описания случая, конкретной ситуации, действия, выстраивающихся в картину реального душевного движения, неповторимого жизненного конфликта. Все это присутствует в ее ранних стихотворениях, таких, как «Сжала руки под темной вуалью…», «Песня последней встречи», «Муж хлестал меня узорчатым…» и другие. Здесь же мысль подталкивается образом, а образ рождает мысль, которая заключается в том, что не «одические рати», не «элегические затеи» важны для поэта. Стихотворение возникает не из желания что-либо написать, а из особого и единственного человеческого опыта. Поводом к его созданию часто бывает не то, что известно всем, а то, что выявляется из прозы жизни «некстати». Поэт преодолевает «неэстетизм» обыденных вещей для того, чтобы стих зазвучал задорно, радостно и нежно, возвышая душу и поэта, и читателя.
Образы природы помогают А.А. Ахматовой раскрыть эту мысль. «Одическим ратям» и «элегическим затеям» противопоставляет она «сор», из которого растут стихи: «желтый одуванчик у забора», «лопухи и лебеда», «дегтя запах свежий», «таинственная плесень на стене».
Природа предстает перед нами естественной, реалистичной, но это отнюдь не означает, что Ахматова тем самым пытается противопоставить свое творчество вкусам эстетствующей публики. Эти образы лишь помогают понять ее поэтическую позицию, которая состоит в тесном соединении душевного мира поэта и окружающей его реальности. Используя их, Ахматова показывает как действительность врывается в ее жизнь и какую радость ей это приносит.
Этим стихотворением поэтесса доказывает ошибочность мнения тех, кто считал ее поэзию неотделимой от сферы интимных переживаний. Отдельность, замкнутость стихотворения «Мне ни к чему одические рати» несет в себе энергию, активизирующую весь образный строй поэзии Ахматовой. Еще в первой книге «Вечер» ее привлек и «душный запах дегтя» и «запах теплый мертвой лебеды», еще в «Четках» она прислушивалась, как «шуршат в овраге лопухи». Теперь все эти нити сведены в одно трехстрофное стихотворение, приобретшее необыкновенную образную плотность. Ахматова достигает этого логично и четко подобранными перечислительными фразами:
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
….
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
Образы природы создаются, как мы видим в приведенных выше строчках, с помощью нескольких существительных с эпитетами, что позволяет нашему воображению живо воссоздавать эти картины: запах «свежий», окрик «сердитый», плесень «таинственная».
Стихотворение представляет собой монолог поэтессы, содержащий логически выдержанные простые и сложные предложения с несложным пунктуационным оформлением. Это дает возможность следить за развитием мысли Ахматовой. Укороченная строка в конце каждой строфы создает особый ритм стиха, позволяющий понять, на какую мысль хочет обратить внимание автор, что для него важно.
Последняя строка стихотворения «… На радость вам и мне» проясняет еще один мотив поэзии Ахматовой – мотив стремления к радости, переход трагизма в жизнелюбие, который проявился во многих ее стихотворениях.

Размер – ямб

Своё: тема поэта и поэзии. сборник "Бег времени", цикл "Тайны ремесла".

размер: ямб

поэтесса отвергает оду и элегию, протестуя против заданности стиха. рождение стиха долно быть тайной. вместе с тем в стихе должна быть жизнь. все в жизни может быть достойно стиха. Ахматова заставляет увидеть красоту в самом незначительном.гки

Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской Церкви отлетал,

Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяненная блудница,
Не знала, кто берет ее,

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

Осень 1917й для нее

Анализ

свой: входит в сборник "Подорожник".год издания 1921.

само стихотворени в 1917

в стихах этого сборника разлит безбрежный поток переживаний, славящих любовь. еще одна тема этого сборника - тема родины.

стихотворение - связь с родиной. строится как монолог с авторскими ремарками. героиня слышит голос, прильщающий ее спокойной и благостной жизнью в чужом краю. голос напоминает искушение дьявола. этот голос напоминает героине о парожениях, обидах, сулит вычеркнуть из памяти прошлое. ответ героини это вторая часть стихотворения, которая контрастирует с первой. часть начинает с союзом "но".

героиня не хочет слушать дьявольский голос. называет речь недостойной. не хочет осквернитьсебя соблазном. ее отповедь никого не клеймит и не содержит громких фраз. и это говорит о том, что Ахматова уверена в своей правоте. (ассоциации Одессей - сирены).

(посмотреть изобразительно-выразительные средства.)

Ахматова использует возвышенный стиль.

идея состоит в утверждении в преданности родине в нелегкий для нее час.

Размер: ямб

Родная земля

И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922

В заветных ладанках не носим на груди,
О ней стихи навзрыд не сочиняем,
Наш горький сон она не бередит,
Не кажется обетованным раем.
Не делаем ее в душе своей
Предметом купли и продажи,
Хворая, бедствуя, немотствуя на ней,
О ней не вспоминаем даже.
Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.
Но ложимся в нее и становимся ею,
Оттого и зовем так свободно - своею.

Анализ:

эпиграфом является Ахматовское стихотворение о родине, что подчеркивает важность родины в лирике Ахматовой.

поэтесса отвергает громкие, наигранные, напышенные чувства по отношению к родине. использует лексику высокого стиля, которая передает настоящие чувства людей"обетованный рай".

человек не всегда осознает, что такое родная земля, воспринимая ее, как "грязь на колошах" и "хруст на зубах", но мы с землей являемся одним целым.

первая часть - ямб.

вторая - амфибрахий.

Ахматова использует местоимения мы и нас, поэтому говорит не от своего лица, а от лица народа.

суть: землю не надо носить ладанках, она уже своя, потому что мы в нее уходим.

Заплаканная осень, как вдова В одеждах черных, все сердца туманит...Перебирая мужнины слова,Она рыдать не перестанет.И будет так, пока тишайший снегНе сжалится над скорбной и усталой...Забвенье боли и забвенье нег -За это жизнь отдать не мало.

Анализ:

В стихотворении присутствует еще один характерный для ахматовской лирики прием – поэтесса не рассказывает о случившемся прямо, она делает это с помощью говорящих деталей. В данном стихотворении одной из таких деталей является фигура осени. Вообще осень всегда ассоциируется с чем-то грустным, тоскливым и мрачным. Так и здесь: осень, как вестница
горечи и тоски, сопоставляется с неутешной вдовой, обретает черты, свойственные одновременно и явлению природы, и человеку. Благодаря этой детали читатель может узнать о душевном состоянии героини, проникнуть в глубь ее переживаний.
Ахматовская муза – это муза памяти. Именно память не дает героине возможности все забыть, начать новую спокойную жизнь:
«… Перебирая мужнины слова, / Она рыдать не перестанет …» Память отстраняет давние поступки и пристрастия от забвения, хранит в сознании все, что выпало героине, постоянно заставляет пересматривать и переосмыслить пережитое. И так будет вечно, память всегда будет возвращать ее к прошлому. Но все-таки маленький огонек надежды мерцает в душе героини: «И
будет так, пока тишайший снег/ Не сжалится над скорбной и усталой …» Об этом свидетельствует употребление Ахматовой более мягких, светлых тонов, нежели те, что были в начале стихотворения: черное сменяется белым, туманность превращается в тишину («тишайший снег»). Героиня надеется, что так же, как грязная, мрачная осень сменяется холодной, свежей зимой,
так и ее усталая, измученная душа «остынет», приобретет покой и настанет конец ее мукам и страданиям. Но, как известно, сердце никогда не забывает, поэтому обе!
рнуться ли ее надежды в реальности – покажет время. Но героиня уверена, что даже за минутку «забвенья были и забвенья нег», которая приносит ей память о дорогом человеке, она отдала бы жизнь, и что «за это жизнь отдать не мало».
Стихи Анны Андреевны Ахматовой о любви почти всегда пропитаны чувством грусти, но главное, что делает их такими проникновенными, это сочувствие, сострадание в любви. Когда читаешь эти стихи перед тобой открывается выход из мира замкнутой, эгоистичной любви, любви-забавы к подлинно великой любви для людей и во имя любви.

Размер: 5-ти ямб

Приморский сонет

Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...

Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.

Анализ:

философская тематика, решающая проблемы жизни и смерти, рока. В целом «Приморский сонет» - образец традиций русской классической литературы XIX века. В нём перед лицом недалёкой, в представлении лирической героини, смерти поэт по-пушкински спокойно принимает жизнь как таковую, с ее неизбежным исходом.
В двух первых строках (Здесь всё меня переживёт // Всё, даже ветхие скворешни…) используется анафорический повтор местоимения «всё», чем выражается абсолютность высказывания. Человек не может существовать вечно. За свою жизнь он видит, как умирают другие люди, цветы, животные, рушатся от старости здания. Через какое-то время на месте исчезнувшего появляется новое. И человеческую смерть заменяет новая жизнь. Таков закон бытия.
К своей смерти лирическая героиня относится спокойно, философски. Она ощущает себя частью огромного мира и ничуть не жалеет себя, не жалеет о красоте вечной природы. Острота восприятия оставляемого очень велика, и всё, кроме «ветхих скворешен», видится в лучшем свете.
Показательны эпитеты: воздух «вешний, / Морской свершивший перелёт», черешня «цветущая», месяц «лёгкий» и льёт «сиянье», чаща «изумрудная». Используемая автором инверсия создаёт эффект большей торжественности, плавности стиха.
Второе четверостишие будто противоречит начальным строкам: жизнь не вечна, но «голос вечности зовёт». Вероятно, лирическая героиня верит в жизнь загробную, неизвестную, но нисколько не пугающую: к чему бояться того, чего не избежать? Поэтому «…кажется такой нетрудной,/… Дорога не скажу куда…».
От этих слов веет умиротворением, душевной тишиной. Их может произнести не пылкий юнец, жаждущий испытать судьбу, броситься в омут страстей, а человек, умудрённый опытом, знающий цену счастливым моментам, проведённым с любимыми людьми, и горьким минутам без близких и родины. Нетрудная дорога, уводящая от всего этого, даже более светла: «Там средь стволов ещё светлее, / И всё похоже на аллею / У Царскосельского пруда».
Заключительное трёхстишие – не просто о парке и дорогом для Ахматовой городке, где прошли её детство и молодость. Она вспоминает то, чего теперь не существует, что она считала безвозвратно утраченным в результате разрушений военных лет.
Царское Село и Пушкин – сквозные образы в творчестве Ахматовой и связаны с темой поэзии, памяти, преемственности, духовной и творческой связи поэтов XIX и XX веков. Наступивший XX век своим художественным языком говорит о прошлом веке, о самом ценном в нём, получившем непреходящее значение. При виде пейзажа, показавшегося похожим на Царскосельский, поэт готовится вновь соединиться со всем тем, чего уже нет, но что существует в вечности, которая потому так властно и «зовёт». Это совершенно иное отношение к смерти, чем в ранних стихах Ахматовой, где автор ожидал её вскоре, или в стихах о потерянных любимых людях. Новое отношение к смерти выстрадано тяжёлой, но достойной жизнью, хотя об этом в стихотворении не говорится, дан только итог всего.
Сонет построен в соответствии с идеальным представлением о внутренней композиции этой твёрдой формы. Первое четверостишие (катрен), - тезис о том, что «всё меня переживёт» (человек не вечен). Второе четверостишие- антитезис о зовущей вечности, два следующих трёхстишия (первый и второй терцет) – сама вечность. Лёгкость и раскованность прочтения, достигаемая четырёхстопным ямбом, соответствует всему характеру этого поистине классического произведения.

Перед весной бывают дни такие :Под плотным снегом отдыхает луг,Шумят деревья весело-сухие,И теплый ветер нежен и упруг.И лёгкости своей дивится тело,И дома своего не узнаешь,И песню ту, что прежде надоела,Как новую, с волнением поешь.

Лето 1915

Анализ:

Анна Ахматова однажды призналась, что не умеет дружить с женщинами, которых считает завистливыми, корыстными и глупыми. Однако в ее жизни все же была та, которую она хоть и с натяжкой, но все же считала своей подругой. Это – надежда Чулкова, супруга известного русского литератора, который помогал Ахматовой издавать ее первые поэтические сборники. Именно с этой женщиной поэтесса делилась своими творческими планами и в 1915 году даже посвятила ей стихотворение «Перед весной бывают дни такие…».

Поводом для написания этого произведения стал давний спор между Ахматовой и Чулковой, во время которого супруга литератора предложила поэтессе попробовать себя в жанре пейзажной лирики, чтобы объективно оценить свой творческий потенциал. Чулкову смущал тот факт, что Ахматова, будучи замужней женщиной, пишет стихи о любви к другим мужчинам, которые существуют лишь в ее воображении. Поэтому ранней весной 1915 года, находясь в имении Слепнево, которое принадлежало семье Николая Гумилева, супруга поэтессы, Ахматова решила последовать совету своей подруги. Однако она не посчитала нужным описывать процесс пробуждения природы от зимней спячки. Поэтессу гораздо больше волновали те чувства, которые она испытывала, глядя на Лу, который «отдыхает под плотным снегом» и «весело-сухие» деревья, шумящие от малейшего порыва ветра.

В такие дни, как призналась поэтесса, ее мировосприятие становится совершенно иным, словно бы она по-новому ощущает все то, что ее окружает. «И легкости своей дивится тело, и дома своего не узнаешь», - отмечает Ахматова. Именно такие изменения в душе, а отнюдь не теплый и ласковый ветер, являются верным признаком наступающей весны , которая словно бы обновляет поэтессу изнутри, наполняя непонятной радостью и ожиданием чуда.

Именно в такие дни Ахматова чувствует себя иной и понимает, что жизнь делает очередной виток, а прошлое уходит без сожаления. И даже старая песня, «что прежде надоела», теперь звучит совсем по-новому и наполняется совершенно другим смыслом, которые созвучен настроению и ощущениям. Для Ахматовой весна, в первую очередь, ассоциируется с глубокими душевными переживаниями, в которых есть место осознанию быстротечности жизни, переосмыслению собственных поступков, новым идеям и надеждам. И именно это дает ей силы для того, чтобы жить дальше, не оглядываясь назад и не укоряя себя в тех ошибках, которые уже невозможно исправить.

Размер 5 ямб

Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам.Их грубой лести я не внемлю,Им песен я своих не дам. Но вечно жалок мне изгнанник,Как заключенный, как больной.Темна твоя дорога, странник,Полынью пахнет хлеб чужой. А здесь, в глухом чаду пожараОстаток юности губя,Мы ни единого удараНе отклонили от себя. И знаем, что в оценке позднейОправдан будет каждый час...Но в мире нет людей бесслезней,Надменнее и проще нас.

Июль 1922, Петербург

Анализ:

Они наполнены патетикой. Вначале даже непонятно какую позицию занимает поэтесса. Либо ей жаль, что она не эмигрировала вместе с другими писателями и поэтами за границу, либо не приемлет тех людей, кто бросил нашу страну в годы ужаса и потрясений, и разграничивает себя с ними, разделив тем самым все общество на два клана: псевдопатриоты. Ей кажется, что они не достойны жить в России и черпать ее природные и духовные богатства: Но нельзя рассматривать позицию Ахматовой с негативной стороны. Да, она осуждает тех, кто уехал и, по ее мнению, предал Родину и для нее сделан уже сделан некий духовный выбор – эмиграция невозможна. Но Ахматова дает как бы свою оценку происходящего. Ее переполняют чувства горечи и боли за родную землю, в ее душе есть капля жалости. Об этом свидетельствует следующая строфа, из которой читатель узнает, что Анне Андреевне, на самом деле, жаль этих изгнанников, она сравнивает их с заключенными, больными. Значение слова \"изгнанник\" вовсе не категория людей изгнанных или репрессированных по каким-либо причинам. Здесь совсем другая смысловая страну. Однако, я считаю, что нельзя так критично относиться к этим изгнанникам. Они в какой-то мере не виноваты – их вынудила ситуация, сложившаяся в России. Как бы не было жаль поэтессе изгнанников, она не предвещает им ничего хорошего, их дальнейшая судьба не определена. Пусть даже человек и живет за границей, все равно истинного счастья здесь он не обретет, так все Между тем ритм стихотворения резко меняется, подобно тому, как спокойно течет река и неожиданно на ее пути Здесь, казалось бы, лежит, как и полагается, смысловой центр произведения, но это не так. Не следует отрицать всей глубины этих сильных строк, показывающих ту атмосферу, которая воцарилась в стране после революции. Я бы отметил местоимение \"мы\". В нем сосредоточены плечи равновесия строфы, в нем выражен русский народ, все патриоты Руси, вставшие на защиту своей Родины. Ахматова и показывает, каким должен быть этот истинный патриот. Смысловой центр смещен к концу стихотворения. В последних строках заключен вывод и напоминание людям о том, Надменнее и проще нас лирического повествования стихотворения \"Не с теми я, кто бросил землю…\" Не менее интересен замысел и с точки зрения композиционного построения. В основе лежит любимое акмеистами ямбическое стихосложение. Внутри каждой строфы не трудно заметить точную перекрестную рифмовку. На этом громогласного, оценочного. Только с помощью чередования мужской и женской рифмы это удается сделать поэтессе. музыкально-акустической точки зрения. Еще одна особенность, встречающаяся в стихосложении, - между ударениями неодинаковое количество слогов, что создает особую морально-психологическую нагрузку.
Размер – ямб

ИСтихи о Петербурге

1
Вновь Исакий в облаченьеИз литого серебра.Стынет в грозном нетерпеньеКонь Великого Петра. Ветер душный и суровыйС черных труб сметает гарь...Ах! своей столицей новойНедоволен государь. 2 Сердце бьется ровно, мерно.Что мне долгие года!Ведь под аркой на ГалернойНаши тени навсегда. Сквозь опущенные векиВижу, вижу, ты со мной,И в руке твоей навекиНераскрытый веер мой. Оттого, что стали рядомМы в блаженный миг чудес,В миг, когда над Летним СадомМесяц розовый воскрес, - Мне не надо ожиданийУ постылого окнаИ томительных свиданий.Вся любовь утолена. Ты свободен, я свободна,Завтра лучше, чем вчера, -Над Невою темноводной,Под улыбкою холодной
Императора Петра. 1913

Анализ:

Любовь в «Стихах о Петербурге» - любовь спокойная, непоколебимая, свободная, а от того и счастливая. Любовь утолена. Но участник любви двоих – Петербург, им определяется ее нетленность: «Ведь под аркой на Галерной наши тени навсегда». Ахматова писала, что в ее сознании было несколько Петербургов. Один из них был связан с именем Ф.М. Достоевского, а другой – может быть вот этот, рождающийся сейчас, в этих стихах. Этот Петербург дарит блаженство, утоляющее любовь, и надежно хранит память о ней. Летний сад, Исакий, «конь великого Петра», Галерная – все величественные места города связаны с моментами ее свиданий с любимым. Ей приятно об этом говорить. Она как бы вновь переживает минуты, проведенные с любимым. Хотя ее любовь и «утолена», она еще ее не пережила. Все впереди. И месяц над Летним садом – «розовый воскрес», а «завтра лучше, чем вчера».
Все это освящает любовь и свидетельствует о ней перед вечностью. Потому-то и оказывается возможным назвать стихи о любви в Петербурге стихами о самом Петербурге как колыбели высокой любви и сокровищнице любовной памяти. Эти строки являются ответом на вопрос: почему рассказ об утоленной любви превращается в признание в любви к Петербургу?
Реальный образ города передается мерным ритмом стиха, и «сердце бьется ровно, мерно». Это подчеркивает стройную гармонию между душевным состоянием героини и строем петербургских пространств. Все строго, высоко, непоколебимо, на века. И лексика архаично высока: «облаченье», «грозное нетерпенье», «блаженный миг чудес».
Правда, надо отметить, что в этих стихах присутствует и сочетание разговорной или повествовательной интонации с патетическими восклицаниями, местами приближающими к речитативному фольклору – к частушкам и причитаниям: «Ах, своей столицей новой недоволен государь», «Что мне долгие года!».
Всегда в стихах о Петербурге упоминается Нева. Здесь она «темноводная», и это сразу как-то настораживает, отрезвляет. Для поэтического мышления 10-х годов было характерно отождествлять Неву с Летой, позднее использованное Ахматовой в «Поэме без героя». Стало быть, жизнь человеческая в Петербурге мыслится на пороге между вечной памятью и полным забвением. Поэтому здесь присутствуют слова, обозначающие острое переживание бега времени: «нетерпенье», «сердце бьется», «долгие года», «навсегда», «навеки», «миг», «воскрес», «ожидания», «завтра», «вчера».
Но Петербург, «горькой любовью любимый», здесь еще не весь. Зловеще чернеют трубы, «душный и суровый» ветер сметает с них гарь – а на этом фоне Исакий из «литого серебра» и «стынет в грозном нетерпеньи конь великого Петра», Медный Всадник – кошмар пушкинского героя, «холодная улыбка императора Петра». Все навевает мысль о вечной красоте и вечном покое, о блаженной любви и возмездии – все как бы на границе жизни и смерти, незабвенности и гибели. Петербург – город Ахматовой, столица ее поэзии. Он входит в ее стихи на правах вечного героя. Сердечной близостью с городом, чувством вечной связи с ним проникнуты «Стихи о Петербурге».

РАЗМЕР – ХОРЕЙ

МУЖЕСТВО

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Анализ:

Это стихотворение написано уже после начала войны. Анна Ахматова встретила войну в Ленинграде. Ее стихотворение "Мужество" - это призыв защитить свою Родину. Название стихотворения отражает призыв Автора к гражданам. Они должны быть мужественными в защите своего государства. Анна Ахматова пишет: "Мы знаем, что ныне лежит на весах". На кону судьба не только России, но и всего мира, ведь это Мировая война. На часах пробил час мужества - люди СССР бросили орудия труда и взяли оружие. Далее автор пишет об идеологии, которая действительно существовала: люди не боялись бросаться под пули, а уж без крова оставались почти все. Ведь нужно сохранить Россию - русскую речь, Великое русское слово. Анна Ахматова дает завет, что русское слово донесется чистым до внуков, что люди выйдут из плена, не забыв его. Все стихотворение звучит, как клятва. В этом помогает торжественный ритм стиха - амфибрахий, четырехстопный. Знаки препинания очень скромны: используются лишь запятые и точки. Только в конце появляется восклицательный знак. Тропы используются также редко. Ключевыми являются лишь точные Ахматовские эпитеты: "свободное и чистое русское слово". Это значит, что России должна остаться свободной. Ведь что за радость сохранить русский язык, но попасть в зависимость от Германии. Но он нужен и чистый - без иноязычных слов.

Анализ: год создания 1942г.

это призыв защищать великое русское слово.

символ вселенских весов.

это стихотворение можно воспринимать как клятву верности, обращенную к будущему.

Размер – разностопный амфибрахий

МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА

«Мне ни к чему одические рати…» Анна Ахматова

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

Анализ стихотворения Ахматовой «Мне ни к чему одические рати…»

У каждого поэта в жизни наступает тот период, когда он начинает задумываться о собственном творчестве, переосмысливать его и искать ответ на один-единственный вопрос: для чего и кому все это нужно? Анна Ахматова в этом отношении не является исключением, и примером тому служит цикл из 10 произведений, объединенных общим названием «Тайны ремесла».

Стихи, вошедшие в него, были созданы в период с 1936 по 1960 годы. Среди них есть посвящение , обращение к капризной Музе и к не менее капризному читателю. Особняком в цикле стоит стихотворение «Мне ни к чему одические рати…», в котором поэтесса рассказывает о своих принципах при работе над произведениями.

Анна Ахматова подчеркивает, что в своем творчестве весьма далека от общепринятых канонов, хотя на самом деле это далеко не так. Тем не менее, автор утверждает, что ей чужды оды и элегии, высокопарный стиль, размеренность и изящество. «По мне, в стихах все быть должно некстати, не так, как у людей», — отмечает Анна Ахматова. Это – ее принципиальная позиция, которая основана на желании выделиться из толпы и доказать, что существует женская поэзия, которая может быть чувственной, остроумной, лишенной штампов и заезженных речевых оборотов.

Еще одним важным моментом поэтесса считает мотивы, которые побуждают ее к творчеству. Ей не нужно создавать какую-то особую обстановку, чтобы писать стихи. Они, по утверждению поэтессы, растут из сора, «не ведая стыда». Это означает, что любая мелочь, упущенная из виду матерым и признанным автором. Может стать поводом для того, чтобы из-под пера Ахматовой появился на свет маленький шедевр. Сама поэтесса нисколько этого не смущается, а, наоборот, подчеркивает, что ее стихи чем-то походи на сорняки – одуванчик, лопухи и лебеду.

Таинство рождения нового произведения Ахматова тщательно скрывает от читателей , считая, что посвящать кого бы то ни было в этот процесс попросту не имеет права. Однако она умелыми штрихами обрисовывает обстановку, в которой привыкла работать – «сердитый окрик», дегтя запах свежий, таинственная плесень на стене…». Этот мир привычен и понятен Ахматовой, но он не имеет ничего общего с тем, чем наполнены ее стихи. Они – отображение ее внутренней жизни, богатой и насыщенной, которая, безусловно, тесно связана с повседневностью. Но серость будней очень редко проникает в этот таинственный мир, где «стих уже звучит, задорен, нежен на радость вам и мне».

Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
-
-
У каждого поэта в жизни наступает тот период, когда он начинает задумываться о собственном творчестве, переосмысливать его и искать ответ на один-единственный вопрос: для чего и кому все это нужно? Анна Ахматова в этом отношении не является исключением, и примером тому служит цикл из 10 произведений, объединенных общим названием «Тайны ремесла».

Стихи, вошедшие в него, были созданы в период с 1936 по 1960 годы. Среди них есть посвящение Осипу Мандельштаму, обращение к капризной Музе и к не менее капризному читателю. Особняком в цикле стоит стихотворение «Мне ни к чему одические рати…», в котором поэтесса рассказывает о своих принципах при работе над произведениями.

Анна Ахматова подчеркивает, что в своем творчестве весьма далека от общепринятых канонов, хотя на самом деле это далеко не так. Тем не менее, автор утверждает, что ей чужды оды и элегии, высокопарный стиль, размеренность и изящество. «По мне, в стихах все быть должно некстати, не так, как у людей», - отмечает Анна Ахматова. Это – ее принципиальная позиция, которая основана на желании выделиться из толпы и доказать, что существует женская поэзия, которая может быть чувственной, остроумной, лишенной штампов и заезженных речевых оборотов.

Таинство рождения нового произведения Ахматова тщательно скрывает от читателей, считая, что посвящать кого бы то ни было в этот процесс попросту не имеет права. Однако она умелыми штрихами обрисовывает обстановку, в которой привыкла работать – «сердитый окрик», дегтя запах свежий, таинственная плесень на стене…». Этот мир привычен и понятен Ахматовой, но он не имеет ничего общего с тем, чем наполнены ее стихи. Они – отображение ее внутренней жизни, богатой и насыщенной, которая, безусловно, тесно связана с повседневностью. Но серость будней очень редко проникает в этот таинственный мир, где «стих уже звучит, задорен, нежен на радость вам и мне».

Анализ:

Размер – ямб

Своё: тема поэта и поэзии. сборник "Бег времени", цикл "Тайны ремесла".

размер: ямб

Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской Церкви отлетал,

Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяненная блудница,
Не знала, кто берет ее,

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

Осень 1917й для нее

Анализ

свой: входит в сборник "Подорожник".год издания 1921.

само стихотворени в 1917

(посмотреть изобразительно-выразительные средства.)

Ахматова использует возвышенный стиль.

идея состоит в утверждении в преданности родине в нелегкий для нее час.

Размер: ямб

Родная земля

И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.
1922

Анализ:

эпиграфом является Ахматовское стихотворение о родине, что подчеркивает важность родины в лирике Ахматовой.

первая часть - ямб.

вторая - амфибрахий.

Ахматова использует местоимения мы и нас, поэтому говорит не от своего лица, а от лица народа.

суть: землю не надо носить ладанках, она уже своя, потому что мы в нее уходим.

Анализ:

Размер: 5-ти ямб

Приморский сонет

Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда...

Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.

Анализ:

Лето 1915

Анализ:

Размер 5 ямб

Июль 1922, Петербург

Анализ:

ИСтихи о Петербурге

Анализ:

РАЗМЕР – ХОРЕЙ

МУЖЕСТВО

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Анализ:

Анализ: год создания 1942г.

это призыв защищать великое русское слово.

символ вселенских весов.

это стихотворение можно воспринимать как клятву верности, обращенную к будущему.

Размер – разностопный амфибрахий

МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА

«МНЕ НИ К ЧЕМУ ОДИЧЕСКИЕ РАТИ...»

(К тайнам ремесла Анны Ахматовой)

В других работах я уже писал о центральном для поэтики и жизнетворчества Ахматовой мотиве «силы через слабость». Особый аспект этого стратегического тропа -- его роль как ответа на характерную для двадцатого века ситуацию столкновения элитарной культуры с массовой. Парадоксальная ахматовская программа «элитарного коллективизма» успешно сочетала уникальность, исключительность, высоколобость с групповой атмосферой, размытостью индивидуальных границ и тиражированием. Тропологическая природа поэзии использовалась при этом по самой существенной, конститутивной линии: ахматовская риторика строилась на искусной двуликости текста, обращенного одной своей стороной -- сюжетной, эмоциональной, «простой» -- к массовому читателю, а другой -- утонченно литературной, (авто)цитатной, «герметической», -- к культурной элите.

Тайная непростота

В качестве наглядного примера текстовой работы властных стратегий рассмотрим следующий, вполне, казалось бы, невинный образчик ахматовской поэзии.

Это программное метапоэтическое стихотворение Ахматовой -- одно из самых знаменитых и цитируемых. Однако оно вовсе не так бесстыдно-просто и импровизационно, как кажется -- и хочет казаться.

Начать с того, что отмежевание от одичности-элегичности действительно звучит несколько «задорно» на фоне поэзии Ахматовой в целом, до краев наполненной дворцами, фонтанами, статуями и прочей имперской мишурой; изобилующей величаниями поэтических предков и современников, классическими фигурами и великолепными цитатами, многозначительными эпиграфами, пометами знаменательных дат и мест; да и написанной чем дальше, тем более чеканными размерами (Гаспаров 1993 ); одним словом, никак не ограничивающей свою творческую подпочву лопухами и плесенью на стене.

Собственно, уже отказный зачин Мне ни к чему ... -- вполне традиционен и особенно типичен для поэтической позы «незатейливой подлинности». Автор прокламирует отречение от условностей, но в самой декларации о никчемности затей слышится голос классика из классиков Пушкина, задающего амбивалентное отношение к их утрате:

Более того, Пушкин (применительно к которому, собственно, и было сформулировано понятие реалистического минус-приема; Лотман 1994 : 64, 72-73) обыгрывает ту же тему еще раз, причем акцентирует именно уходящую в литературную древность борьбу стилей:

В полном соответствии с тыняновской теорией литературной эволюции, принцип минус-затей указывает путь не только вперед, к реализму, но и назад, к классицизму.

В модернистском варианте, в частности у Ахматовой, сознательная переориентация с «высокой, но затхлой, литературности» на «низкую, но свежую, реальность» может восходить к Верлену (через ее признанного мэтра Анненского). Не исключено, что в последней строфе его «Artpoetique» (Эткинд : 478-479) следует искать и непосредственные корни растений и ароматов, призываемых на смену одическим ратям и элегическим затеям:

Que ton vers soit la bonne aventure
Éparse au vent crispé du matin
Qui va fleurant la menthe et le thym...
Et tout le reste est littérature.

(Букв . Пусть твой стих будет нагаданной удачей, растрепавшейся на кусачем утреннем ветру, который несется, благоухая мятой и чабрецом... А все прочее -- литература.)

Но в таком случае ахматовские стихи растут не из природного сора, а именно из старательно отвергаемой «литературы». Пользуясь словарем соседнего стихотворения «Поэт», игриво обнажающего многие из затей ахматовской поэтики, можно сказать, что стихи подслушиваются не столько у леса и сосен, сколько из чьего-то веселого скерцо. Соответственно, вопрос о «неведании стыда» (= «взятии налево и направо без чувства вины») -- теряет свой чисто риторический характер.

Одним из литературных менторов Ахматовой был Михаил Кузмин, у которого она даже позаимствовала строфику «Поэмы без героя». Сложные счеты Ахматовой с Кузминым -- особая тема, но, несомненно, что «сора» и «стыда» в них было немало. Впрочем, как отмечали мемуаристы и исследователи, для Ахматовой было характерно очищать свои метапоэтические стихи от житейской накипи. Но такое очищение как раз и означает работу механизмов подавления и сублимации, подобных стратегиям отказа от литературных затей в пользу природных лопухов.

Итак, Кузмин. Не ведая стыда, Ахматова подслушивает у него вот эти строчки:

и выдает их за свои, казалось бы, целиком принадлежащие жизни лукавой:

Сходны: размер -- элегический (!) 5-ст. ямб с чередованием женских и мужских клаузул; открытая мужская рифма на -е; перечисление назывных конструкций; инверсия во втором члене (писем связка, встречи две -- дегтя запах ); мотив довольствования малым и случайным, ибо за ним все равно стоит большое; и в более широком плане -- несколько кокетливая эстетика стоического наслаждения отвергнутостью и страданием.

Иными словами, далеко не все в ахматовском стихотворении не так, как у людей, но лишь посвященным дано проникнуть в тайны поэтического ремесла. В частности -- в загадку плесени на стене. У Ахматовой

«за искусной имитацией бесхитростности [скрыта...] “непростота”, связан[ная] с предельной “окультуренностью” текста... [Ч]итатель, привычный только к декларативному, “прозаическому” уровню поэзии... может обмануться... [и] трактовать... популярную строфу из стихотворения “Мне ни к чему одические рати”... как апологию... возвращения к природе, хотя пафос строфы состоит именно в возвращении к культуре... и отсылает она к Леонардо да Винчи...: “Рассматривай стены, запачканные разными пятнами... ты можешь там увидеть подобие различных пейзажей...» (Леонардо да Винчи : 89)”. (Тименчик 1989а : 22)

Но и Леонардо дело не ограничивается. Тайные связи тянутся также к мотивам плесени и стены в стихотворении «Подвал памяти», написанном всего тремя днями ранее «Одических ратей» (18 января 1940 г.), а через него -- к роману того же Кузмина «Плавающие-путешествующие» (1915). Согласно фундаментальному исследованию темы «Ахматова и Кузмин» (Тименчик и др. 1978 : 227-228), последний появляется в «Подвале памяти» более или менее впрямую:

строчка От старости скончался тот проказник отсылает к «Ответному сонету» самого Кузмина (Но присмирел проказник в правых гневах ; Кузмин 1990 : 126);

строчки Сквозь эту плесень, этот чад и тлен Сверкнули два зеленых изумруда/ И кот мяукнул... -- к пассажу из кузминского романа, где упоминаются черная кошка и потухший камин (Кузмин 1985 : 30);

а поскольку спуск в подвал памяти ассоциирован со спуском в подвал «Бродячей собаки», постольку строчка Но я касаюсь живописи стен отсылает к посвященному этому кабаре раннему ахматовскому «Все мы бражники здесь, блудницы...» (1913; I: 97), в частности, к строчке: На стенах цветы и птицы.

Этот-то лабиринт аллюзий на собственные стихи, прозу Кузмина и поучения Леонардо и должна прикрыть собой таинственная плесень на стене -- в полном соответствии со стратегией «изысканной элитарности, маскирующейся под убогую эгалитарность».

В этой связи заслуживает внимания местоименная организация текста -- аспект поэзии грамматики, непосредственно ориентированный на социальную динамику дискурса. Стихотворение обрамлено перволичным мне , которое появляется под знаком отрицающего жеста (Мне ни к чему ), сопровождается несколько смягченной негативностью при вторичном проведении (По мне... все быть должно некстати ), а в финале дается уже в безоговорочно положительном ключе (На радость вам и мне ). Позитивной концовка является и в плане взаимоотношений лирической героини с внутритекстовым адресатом, который представлен местоимением 2-го л. мн. ч. (вам ), впервые введенным во второй строфе (Когда б вы знали ). Однако за кулисами бравурного поворота от мне ни к чему к вам и мне (подкрепленного фонетической перекличкой семантически контрастных ни... рати и на радость ) скрывается серьезная коллизия.

Местоимение «вы» появляется вслед за последним грамматически отрицательным оборотом (Не так, как у людей ) и потому почти впритык к упоминанию о третьем участнике метапоэтической дискуссии, обозначенном словом люди . Это неопределенно-личное существительное синонимично (особенно в составе данной идиомы) соответствующим местоимениям (типа кто-то, какие-то, некие ) и потому на правах законного члена встраивается в парадигму я -- вы -- они . При этом, на первый взгляд люди как бы не имеют с вы ничего общего: семантически это носители эстетики, чуждой лирическому «я», да, в конце концов, и читательскому «вы»; грамматически это существительное, а не местоимение; в плане коммуникативной организации -- некое третье лицо, а не адресат лирического обращения во втором (вы ). На самом же деле, и те, и другие суть «толпа», противостоящая поэту, с той разницей, что под уничижительной кличкой «людей» она подвергается эстетическому отлучению, а с помощью уважительно-общительного вы привлекается к эстетическому перевоспитанию. Фокус, однако, в том, что даже и вы допускаются лишь на элементарный – «природный» -- уровень ахматовской эстетики, тогда как «культурные» тайны ее ремесла остаются для них герметически недоступными.

Власть и стыд .

Тщательно замаскирован в тексте «Одических ратей» и характерный конфликт между установками на «слабость, покинутость, бедность, непритязательность» и одновременно на «силу, величавость, классичность, власть». Строчка По мне, в стихах все быть должно некстати выражает декларированную в ней любовь к поэтической нестандартности не только соответствующим выбором лексики (по мне; некстати ) и искусной инверсией (все быть должно вместо все должно быть ), но и своей бросающейся в глаза длиной, особенно по сравнению с «некстати» усеченной -- трехстопной и всего лишь двухударной -- следующей строкой (Тименчик 1975 : 213). Однако за этим неконвенциональным фасадом скрывается железная поэтическая дисциплина.

Прежде всего, своей перегруженностью третья строка отклоняется от принятых норм в сторону не только импровизационной анархии, но и идеальной -- классической, отменно длинной, «ломоносовской» -- полноударности. Перед нами, так сказать, элегический 5-ст. ямб с одическими ударениями на каждой стопе.

Еще интереснее, что «воля к власти и порядку» выражена в этой зацитированной в лоск строчке и впрямую, хотя и оставалась до сих пор не замеченной. Что, однако, значит спрятанное на видном месте слово должно , как не жесткую программу старательного отделывания небрежности? Впечатление, производимое лица необщим выраженьем авторской музы, Ахматова, в отличие от Баратынского, не пускает на самотек. В отличие от его ненавязчивых поражён бывает мельком свет и почтит небрежной похвалой , ее некстати вводится под конвоем категорического быть должно . В сущности, перед нами типичный ахматовский оксюморон, не уступающий таким уже хрестоматийным образцам, как Смотри, ей весело грустить, Такой нарядно обнаженной («Царскосельская статуя»; I: 160). Рукой мастера верленовская «растрепанность» с помощью соответствующих инструментов и косметики фиксируется в виде «естественной», якобы необщей , не как у людей , а на самом деле совершенной, волосок к волоску, «должной» прически.

«Железная» основа по видимости «хрупкой» ахматовской поэтики была впервые выявлена в давней статье Недоброво 1983 ). В качестве любопытного дополнительного свидетельства приведу высказывание представителя противоположного поэтического лагеря -- Маяковского:

«Поэт Симон Чиковани вспоминал, что... в Тифлисе в 1926 году в кругу грузинских поэтов... Маяковский... прочитал неожиданно “два стихотворения Анны Ахматовой... с редкой проникновенностью, с трепетным и вдохновенным к ним отношением. Все были удивлены... Я робко заметил:

Не думал, что ваш бархатный бас так подойдет к изысканным и хрупким строчкам Ахматовой.

Маяковский... деловым тоном ответил:

Существенно при этом, что, согласно Недоброво, художественным построением является «хрупкость» не только стиха, но и самих чувств, а точнее, поз, ахматовской героини. В прячущейся за плесенью, лопухами, и т. п. железности харизматической фигуры Ахматовой, «сильной» именно своей притворно кенотической «слабостью», и крылся тот реальный, постыдный и потому нуждавшийся в маскировке и сублимации «сор», из которого росли ее стихи; безобидной же лебеды, стесняться было бы, действительно, ни к чему.

Релевантность понятия «сор» для взглядов Ахматовой на конструирование биографии поэта видна из известных свидетельств современников, ср. ее указания П. Н. Лукницкому, занимавшемуся по ее поручению собиранием материалов к биографии Гумилева:

« - Вы... решили собрать все... Даже весь сор, какой примешивается к имени человека... Вы не должны забывать: эта биография, составляемая Вами, -- является, может быть, тягчайшим обвинительным актом... Вы должны разобраться в каждой мелочи, пройти сквозь весь этот сор... создавать подлинный облик Николая Степановича... Вот почему я боюсь Ваших “сводок”... Вы можете и сузить, и сделать ошибки...

Она поняла, что создание такой биографии -- это такое же произведение искусства. Что -- здесь такое же творчество, как и во всем остальном» (Лукницкий : 232-233)

А применительно к собственному образу та же установка Ахматовой засвидетельствована Н. Я. Мандельштам:

«Откуда-то с самых ранних лет у нее взялась мысль, что всякая ее оплошность будет учтена ее биографами. Она жила с оглядкой на собственную биографию... “Все в наших руках”, -- говорила она и: “Я, как литературовед, знаю”... [О]на желала канонического портрета без всей той нелепицы и дури, которые неизбежны в каждой жизни, а тем более в жизни поэта. Красивая, сдержанная, умная дама, да к тому же прекрасный поэт -- вот что придумала для себя А. А» (Мандельштам : 319).

Тем более выисканным и организованным, а не натуральным и произвольным, главное же -- не вдохновляюще желанным поэту, а хладнокровно отсеивааемым и пускаемым в глаза читателям, предстает при ближайшем рассмотрении эмблематический сор в рассматриваемом стихотворении. Подмена нешуточной подоплеки жизнетворчества кокетливо риторическим приятием сора составляла наиболее сокровенную тайну ахматовского ремесла.

Что касается лебеды , то и она возникает в стихотворении не столько из подзаборного сора, сколько из собственных стихов Ахматовой -- из ее очень ранней «Песенки» (1911; I: 75):

Этот знаменитый образ -- знаменитый, в частности, благодаря оригинальности использования декадентской поэтессой маски простой полольщицы -- стал одной из сигнатур Ахматовой, и, разумеется, проблема его «подлинности» вызывала напряженное любопытство.

«Я сказала ей, что из ее стихов видно -- она очень любит лебеду. -- Да, очень, очень, и крапиву, и лопухи. Это с детства. Когда я была маленькая, мы жили в Царском, в переулке, и там в канаве росли лопухи и лебеда. Я была маленькая, а они большие, широколистные, пахучие, нагретые солнцем, -- я так их с тех пор люблю» (Чуковская : 119).

Разговор происходит 20 июня 1940 года, то есть, спустя полгода после написания «Одических ратей» (и «Ивы», датированной 18 января 1940, со строчкой: Я лопухи любила и крапиву ; I: 239). Своей почтительной летописице Ахматова авторизующе скармливает предельно «органическую» -- жизненную, детскую, эмоциональную, природную -- историю создания лопухов и лебеды. Но будучи изощренной мастерицей поз, масок, оксюморонов и автоиронии, в другой аудитории она охотно разыгрывает сугубо литературную версию:

«В голодные годы Ахматова живала у Рыковых в Детском Селе. У них там был огород. В число обязанностей Натальи Викторовны входило заниматься его расчисткой -- полоть лебеду. Анна Андреевна как-то вызвалась помогать: “Только вы, Наташенька, покажите мне, какая она, эта лебеда”» (Гинзбург : 133; запись 1927 года).

Тут Ахматова представляется никогда в глаза не видавшей этой самой лебеды и, значит, почерпнувшей ее из чисто словесных парадигм, по всей вероятности, народно-песенных.

Точно так же и эпитет свежий, особенно в применении к чему-то едкому и душному, -- еще одна ахматовская сигнатура; ср. знаменитое

В свою очередь, к строчке Отчего всё у нас не так? из еще одного раннего стихотворения («Мы не умеем прощаться...»; 1917; I: 166), повидимому, восходит и программное Не так, как у людей (Тименчик 1975 : 213-214).

Вся эта автореминисцентная клавиатура работает опять-таки двояким образом. Механизм нарциссического припоминания демонстрирует внутреннюю силу и самодостаточность лирической героини, но тем самым, ввиду некоторой своей постыдности, взывает о сокрытии от непосвященных, которым и предлагается по-простецки радоваться лебеде и запаху дегтя.

Как литературность литературы, а тем более акмеистической поэзии, так и жизнетворческие установки (пост)символистов -- вещи хорошо известные. В общем виде осознана и возникающая на их пересечении опасность буквального прочтения и перенесения в житейскую практику эстетико-политических затей поэтов-магов и харизматических учителей жизни. Продолжая наслаждаться стихами и масками Блока и Маяковского, современный читатель более не воспринимает их как образцы для подражания -- делать бы жизнь с кого (Маяковский), освоив более «прохладный», «прогулочный» модус рецепции, предложенный А. Д. Синявским:

«Некоторые считают, что с Пушкиным можно жить. Не знаю, не пробовал. Гулять с ним можно» (Терц 1975 : 178).

У Ахматовой непроницаемая двойственность ориентации одновременно на сверхсерьезных магов Серебряного века и на безыдейного гения-протея Пушкина скрадывает настойчивость ее учительных претензий, отчего загадочность и авторитет ее фигуры лишь усиливается, а жизнетворческий образ обретает органическую слитность. Аналитическому разъятию этого нерасторжимого целого и посвящена статья.

ЛИТЕРАТУРА

Ахматова Анна 1967, 1968, 1983 . Сочинения. Тт. I, II. Мюнхен: Международное литературное содружество. Т. III. Париж: YMCA-Press.

Ахматова Анна 1989 . Поэма без героя/ Ред. Р. Д. Тименчик и В. Я. Мордерер. М.: МПИ.

АЧ 1992 -- Ахматовские чтения. Вып. 1: Царственное слово/ Ред. Н. В. Королева и С. А. Коваленко. М.: Наследие.

Баратынский Е. 1976 . Стихотворения. М.: Советская Россия.

ВАА 1991 -- Воспоминания об Анне Ахматовой/ Сост. В. Я. Виленкин и В. А. Черных. М.: Советский писатель.

Виленкин В. 1990. В сто первом зеркале. Изд 2-е. М.: Советский писатель.

Гаспаров 1997 . Стих Анны Ахматовой // Он же. Избранные труды. Т. 3. О стихе. М.: Языки русской культуры. С. 476-491.

Гинзбург Л. Я. 1989. Ахматова (Несколько страниц воспоминаний)// ВАА : 126-141.

Жолковский А. К. 1995. (Из материалов к жизнетворческой биографии Ахматовой)// Wiener Slawistischer Almanakh 36: 119-154.

Жолковский А. К. 1996. // «Звезда» 1996, 9: 211-227.

Жолковский А. К. 1997. (К теории пародии)// Inmemoriam. Сборник памяти Я.С.Лурье/ Ред. Н. Ботвинник и Е. Ванеева. СПб: Atheneum/Feniks, 1997. С. 383-394

Катанян, В. А. 1985. Маяковский: хроника жизни и деятельности. М.: Художественная литература.

Кацис Л. Ф. 1991. Заметки о стихотворении Анны Ахматовой «Маяковский в 1913 году»// «Russian Literature» 30: 317-336.

Келли 1994 -- Catriona Kelly. Anna Akhmatova (1889-1966)// A History of Russian Women"s Writing. 1820-1992. Oxford: ClarendonPress. P. 207-223.

Коваленко С. А. 1992. Ахматова и Маяковский// АЧ 1992 : 166-180.

Кузмин М. А. 1985 [ 1923]/ Плавающие-путешествующие. Роман.// Он же. Проза. Т. 5. Ред. В. Марков и Ф. Штольц. (Modern Russian Literature and Culture. Studies and Texts. Vol. 18). Berkeley: Berkeley Slavic Specialties. P. 5-277.

Кузмин М. 1990 . Избранные произведения. Л.: Художественная литература.

Леонардо да Винчи 1952 . Избранное. М.: Искусство.

Лотман Ю. М. 1980 . Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Пособие для учителя. Л.: Просвещение.

Лотман Ю. М. 1994 . Лекции по структуральной поэтике// Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа/ Сост. А. Д. Кошелев. М.: Гнозис. С. 17-263.

Лукницкий П. Н. 1991. Встречи с Анной Ахматовой. Том I. 1924-25 гг. Paris: YMCA-Press.

Максимов Д. Е. 1991. Об Анне Ахматовой, какой помню// ВАА : 96-125.

Мандельштам Н. Я. 1991. Из воспоминаний// ВАА : 299-325.

Мейлах М. Б. 1975. Об именах Ахматовой: I. Анна// Russian Literature 10/11: 33-57.

Найман А. Г. 1989. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Художественная литература.

Недоброво Н. В. 1983 . Анна Ахматова// Ахматова 1983 : 473-494.

Полтавцева Н. Г. 1992. Ахматова и культура «серебряного века» («вечные образы» культуры в творчестве Ахматовой)// АЧ 1992 : 41-58.

Пушкин А. С. 1937-1949 . Полное собрание сочинений в 16-ти томах. М.: АН СССР.

Роскина Наталия 1991. «Как будто прощаюсь снова...»// ВАА: 520-541.

Словарь 1961 -- Словарь языка Пушкина/ Отв. ред. В. В. Виноградов. М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей. Т. 4.

Терц А. 1975. Прогулки с Пушкиным. London: Overseas Publications Interchange and Collins.

Терц 1988 . Что такое социалистический реализм. Париж: Синтаксис.

Тименчик Р. Д. 1975 . Автометаописание у Ахматовой// Russian Literature 10/11: 213-226.

Тименчик Р. Д. 1981. Храм премудрости Бога: стихотворение Анны Ахматовой «Широко распахнуты ворота...»// Slavica Hierosolymitana 5-6: 297-317.

Тименчик Р. Д. 1989а. После всего. Неакадемические заметки// «Литературное обозрение» 1989, 5: 22-26.

Тименчик Р. Д. 1989б. Заметки о «Поэме без героя»// Ахматова 1989 : 241-250.

Тименчик и др. 1978 -- R. D. Timencik, V. N. Toporov, T. V. Civ"jan. Achmatova i Kuzmin// Russian Literature 6 (3): 213-305.

Фарыно 1980 -- Jerzy Faryno. Тайны ремесла Hierosolymitana Ахматовой// Wiener Slawistischer Almanach 6: 17-75.

Чуковская Л. К. 1989 . Записки об Анне Ахматовой. Книга 1. 1938-1941. М.: Книга.

Эткинд Е. сост. 1969. Французские стихи в переводе русских поэтов XIX-XX вв. На французском и русском языках. М.: Прогресс.