Хунвейбин. Хунвейбины

24.09.2019

: хунвэйбин , «красные охранники», «красногвардейцы») - члены созданных в -1967 годах отрядов студенческой и школьной молодёжи в Китае , одни из наиболее активных участников Культурной революции .

Энциклопедичный YouTube

1 / 3

✪ 1971г "Ночь над Китаем." Советская пропаганда. Анти-Маоистский Док. фильм СССР.

✪ Китай 1962-1976. Мао Цзэдун и Культурная революция.

✪ Культурная революция в Китае

Субтитры

История

Отряды хунвейбинов были созданы для борьбы с противниками Мао Цзэдуна во время проведения культурной революции . Хунвейбинские группировки юридически считались автономными и действовавшими в соответствии с собственным пониманием марксизма ; в действительности они действовали согласно общим указаниям Мао и некоторых других лидеров партии. Хунвейбинские группировки отличались крайним пренебрежением к традиционной культуре, крайней жестокостью по отношению к людям и неуважением к правам личности.

Они использовались властями для репрессий и подавления свобод. Впоследствии деятельность хунвейбинов была резко осуждена не только мировой общественностью, но и в Китае.

Среди хунвейбинов существовали серьёзные противоречия. Часть хунвейбинов была детьми зажиточных людей и кадровых работников, бо́льшая же часть была детьми рабочих и крестьян. В соответствии с этим организации хунвейбинов делились на «красные» (условно «дети богатых») и «чёрные» (условно «дети бедных»). Между этими группировками была серьёзнейшая вражда.

«Постановление ЦК КПК о Великой пролетарской культурной революции» от 8 августа 1966 года сообщало:

Отважным застрельщиком выступает большой отряд неизвестных дотоле революционных юношей, девушек и подростков. Они напористы и умны. Путём полного высказывания мнений, полного разоблачения и исчерпывающей критики с помощью «дацзыбао » («газет, написанных большими иероглифами») и широких дискуссий они повели решительное наступление на открытых и скрытых представителей буржуазии. В таком великом революционном движении им, разумеется, трудно избежать тех или иных недостатков. Однако их революционное главное направление неизменно остается правильным. Таково главное течение великой пролетарской культурной революции, таково главное направление, по которому она продолжает двигаться вперёд.

Хунвейбины подвергали «критике» (то есть унижениям и физическому насилию, как правило, публичным) т. н. «облечённых властью и идущих по капиталистическому пути», «чёрных ревизионистов», «противников Председателя Мао », профессоров и интеллигентов; уничтожали культурные ценности в ходе кампании «Сокрушить четыре пережитка» . Осуществляли массовую критику с помощью дацзыбао (стенгазет).

В «докладе» далее говорится, что «революционные учащиеся» применяли самые разнообразные методы извращённых физических истязаний, чтобы добиться от жертв нужных им признаний. Они затаскивали человека в тёмную комнату и били, а затем спрашивали, является ли он «агентом горкома». Если тот отрицал, издевательства продолжались. Истязуемого выволакивали во двор, ставили на табуретку под палящее солнце с согнутой спиной и вытянутыми вперёд руками, приговаривая при этом: «Солнце Мао Цзэдуна, пали нечисть». Затем хунвейбины выбивали табуретку из-под ног, вновь затаскивали в комнату и били; терявших сознание кололи иглами. Арестованным не давали ни есть, ни пить .

1 июня 1966 года после прочтения по радио дацзыбао , сочинённого Не Юаньцзы, преподавательницей философии пекинского университета: «Решительно, радикально, целиком и полностью искореним засилье и зловредные замыслы ревизионистов ! Уничтожим монстров - ревизионистов хрущёвского толка!» миллионы школьников и студентов организовались в отряды и без труда начали выискивать подлежащих искоренению «монстров и демонов» среди своих преподавателей, университетского руководства, а затем среди местных и городских властей, которые пытались защищать преподавателей. На «классовых врагов» вешали дацзыбао, напяливали шутовской колпак, иногда надевали унизительные лохмотья (чаще на женщин), раскрашивали лица чёрными чернилами, заставляли лаять по-собачьи; им приказывали идти нагнувшись или ползти. Роспуск 26 июля 1966 года учащихся всех школ и университетов на шестимесячные каникулы способствовал разгулу молодёжи и пополнению рядов хунвейбинов дополнительными 50 миллионами несовершеннолетних учащихся.

Новый министр общественной безопасности Се Фучжи заявил перед собранием сотрудников китайской милиции: «Мы не можем зависеть от рутинного судопроизводства и от уголовного кодекса. Ошибается тот, кто арестовывает человека за то, что он избил другого… Стоит ли арестовывать хунвейбинов за то, что они убивают? Я думаю так: убил так убил, не наше дело… Мне не нравится, когда люди убивают, но если народные массы так ненавидят кого-то, что их гнев нельзя сдержать, мы не будем им мешать… Народная милиция должна быть на стороне хунвейбинов, объединиться с ними, сочувствовать им, информировать их…»

В университете города Сямынь в провинции Фуцзянь вывесили дацзыбао следующего содержания: «Некоторые [преподаватели] не выдерживают собраний критики и борьбы, начинают плохо себя чувствовать и умирают, скажем прямо, в нашем присутствии. Я не испытываю ни капли жалости ни к ним, ни к тем, кто выбрасывается из окна или прыгает в горячие источники и гибнет, сварившись заживо».

Министерство транспорта осенью 1966 года выделило хунвейбинам бесплатные поезда для разъездов по стране с целью «обмена опытом».

Хунвейбины сожгли декорации и костюмы к спектаклям Пекинской оперы : в театрах должны идти только написанные женой Мао «революционные оперы из современной жизни». В течение десяти лет они были единственным жанром сценического искусства, разрешённым официальной цензурой. Хунвейбины громили и жгли храмы и монастыри, снесли часть Великой китайской стены , употребив вынутые из неё кирпичи на постройку «более необходимых» свинарников.

Отряды хунвейбинов отрезали косы и сбривали крашеные волосы у женщин, раздирали слишком узкие брюки, обламывали высокие каблуки на женской обуви, разламывали пополам остроносые туфли, заставляли владельцев магазинов и лавок менять название. Хунвейбины останавливали прохожих и читали им цитаты Мао Цзэдуна , обыскивали дома в поисках «доказательств» неблагонадёжности хозяев, реквизируя при этом деньги и ценности.

Осенью 1967 г. Мао применил армию против хунвейбинов, которых он теперь изобличал как «некомпетентных» и «политически незрелых». Иногда хунвейбины оказывали сопротивление армии. Так, 19 августа в город Гуйлинь после долгой позиционной войны вошли 30 тысяч солдат и бойцов народной крестьянской милиции. В течение шести дней в городе истребили почти всех хунвейбинов. Мао угрожал, что если хунвейбины будут драться с армией, убивать людей, «разрушать транспортные средства» или «жечь костры», они будут «уничтожены». В сентябре 1967 г. отряды и организации хунвейбинов самораспустились. Пятеро главарей хунвейбинов вскоре были высланы работать на свиноферме в глубокой провинции. 27 апреля 1968 г. нескольких руководителей «бунтарей» в

«Постановление ЦК КПК о Великой пролетарской культурной революции» от 8 августа 1966 года сообщало:

В «докладе» далее говорится, что «революционные учащиеся» применяли самые разнообразные методы извращённых физических истязаний, чтобы добиться от жертв нужных им признаний. Они затаскивали человека в тёмную комнату и били, а затем спрашивали, является ли он «агентом горкома». Если тот отрицал, издевательства продолжались. Истязуемого выволакивали во двор, ставили на табуретку под палящее солнце с согнутой спиной и вытянутыми вперёд руками, приговаривая при этом: «Солнце Мао Цзэдуна, пали нечисть». Затем хунвейбины выбивали табуретку из-под ног, вновь затаскивали в комнату и били; терявших сознание кололи иглами. Арестованным не давали ни есть, ни пить .

Лирика, посвящённая хунвейбинской тематике

Песня Юлия Кима «Ой, не плюйтесь, хунвейбины…» (1965)
Песня Александра Городницкого «Марш хунвейбинов» (1966-1970)
Песня В. Высоцкого «Хунвейбины» (1966):

Возле города Пекина ходят-бродят хунвейбины
И старинные картины ищут-рыщут хунвейбины
И не то что хунвейбины любят статуи-картины -
Вместо статуй будут урны революции культурной.

Песня известна своим ироническим припевом:

И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся.
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины…

Песня В. Высоцкого «Гогер-Могер» (1974)
Песня группы «Ляпис Трубецкой » «Красный факел» с альбома «Культпросвет » (2009):

Красный факел не погас -
Хунвейбины среди нас.

См. также

Напишите отзыв о статье "Хунвейбины"

Ссылки

Александр Тарасов .
(о книге бывшего хунвейбина «Алый мемориал»)

Примечания

Отрывок, характеризующий Хунвейбины

– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.

Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.

Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.

В понедельник, 16 мая, исполнилось 50 лет с начала Великой пролетарской культурной революции в Китае. 10 лет буйства молодежных банд - хунвейбинов (студентов-«красногвардейцев») и цзаофаней (молодых рабочих-«бунтарей») - стоили стране 100 миллионов пострадавших и почти 2 миллионов убитых. «Культурная революция, запущенная по инициативе национального лидера и использованная в своих целях реакционерами, переросла в хаос, ставший катастрофой для партии, страны и народа, - говорится в программной статье ведущей партийной газеты «Жэньминь жибао», опубликованной к юбилею. - Компартия Китая признала, проанализировала и исправила ошибки, допущенные партийными чиновниками и лидерами государства, а также перегибы на местах». Один из таких перегибов - массовый каннибализм в уезде Усюань Гуанси-Чжуанского автономного района, история, которую на Западе регулярно вспоминают, в России почти не знают, а в КНР считают выдумкой. «Лента.ру» попыталась разобраться, что в этой истории правда, а что ложь.

Перековавшийся хунвейбин

«Глубокой ночью убийцы ходили на цыпочках, чтобы найти свою жертву, резали ее и вытаскивали сердце и печень. Поскольку они были неопытны и испуганы, то по ошибке взяли легкие и должны были вернуться снова на место убийства. Наконец, сварили органы, кто-то принес из дома водку, кто-то - специи… Несколько человек при гаснущем огне под кастрюлей ели молча и торопливо...»

Так описывает события, происходившие в третий год революции в уезде Усюань, китайский диссидент Чжэн И. Он сам был хунвейбином и в рамках программы «Ввысь в горы, вниз в села» добровольцем отправился в провинцию, чтобы нести крестьянам свет знаний и правильной идеологии.

После «культурной революции» Чжэн И решил стать писателем. Опубликовал несколько повестей и рассказов, но вскоре его затянула в жернова политическая борьба, приведшая в 1989 году к известным событиям на площади Тяньаньмэнь. Чжэн оказался в рядах проигравших. Три года он скрывался от полиции и спецслужб, затем перебрался в тогда еще британский Гонконг, оттуда на Тайвань и в США.

Там бывший хунвейбин издал сперва на китайском, а затем и на английском книгу «Алый мемориал», сразу ставшую бестселлером. Была даже сформирована группа по выдвижению Чжэна на Нобелевскую премию по литературе. Чжэн И утверждал, что в начале 1980-х он неоднократно посещал уезд Усюань, где собирал материалы - официальные документы, рассказы очевидцев, слухи и легенды - о происходившем там в годы «культурной революции». Больше всего Чжэна интересовал практиковавшийся тогда каннибализм. Эти материалы и легли в основу прославившей его книги.

Маленькая гражданская война

В 1968-м молодежные банды бесчинствовали по всей стране, убивая преподавателей и «классовых врагов», громя учреждения культуры и университеты. Все чаще травля инакомыслящих вырождалась в обычные межклановые разборки: отряды хунвейбинов в Кантоне сражались за контроль над городом, применяя артиллерию. Мао Цзэдун, сам санкционировавший разгул террора, вынужден был бросить против «красногвардейцев» армию и отряды народной милиции: город Гуйлинь пришлось брать штурмом, и там были перебиты почти все хунвейбины.

Своя маленькая гражданская война шла и в уезде Усюань Гуанси-Чжуанского автономного района. С одной стороны - хунвейбины из «Группы 22 апреля», с другой - провинциальная партийная бюрократия, которую поддерживал 1-й политкомиссар военрайона Гуанси Вэй Гоцин. В распоряжении Вэя были местные силовики и авторитет власти, а «красногвардейцы» сделали ставку на террор.

Первые стычки произошли в январе 1968-го: «летучие отряды» хунвейбинов атаковали «оппозиционеров и уклонистов», забивая их до смерти палками и кулаками, отрезая головы, закапывая заживо, топя и даже взрывая. В одном из городов действовала женская банда несовершеннолетних, называвших друг друга «сестрами» и бравших псевдонимы по числу убитых - «Сестра Шесть», «Сестра Девять» и так далее.

15 апреля в уезде был создан местный Революционный комитет хунвейбинов, и тогда же были зафиксированы первые случаи каннибализма. По словам Чжэна, эпидемия антропофагии «распространялась подобно чуме».

Сердце, печень, пенис

14 мая 1968 года группа из 11 человек во главе с братьями Вэй напала на некоего Чэнь Гожуна, убила его большим ножом и вырезала печень, разделив ее между 20 членами банды. В том же месяце хунвейбины - ученики средней школы - забили до смерти учительницу географии Ву Шуфан, под дулом пистолета заставили ее коллегу вырезать у убитой печень и сердце, зажарили и торжественно съели. Вскоре людоедство взяла на вооружение и противоположная сторона.

Чжэн выделил три стадии нарастания эпидемии каннибализма: начальную, когда органы тайно изымались у убитых, фазу подъема, когда поедание плоти приобретало все большую открытость, совершалось при свете дня, на площадях, под развевающимися красными флагами с партийными лозунгами, и, наконец, фазу массового безумия, когда людоедство уже воспринималось как норма.

Чтобы дойти до третьей стадии, жителям Усюани потребовалось совсем немного времени. Уже в июне случаи каннибализма отмечались во всей провинции. В дни массового психоза ели не только сердце, но и другие части тела, включая даже ступни ног. Иногда человеческое мясо подавалось под вино и пиво, блюда из него сервировались в столовой революционного комитета.

Жертвами становились бывшие помещики, «правые уклонисты», разжалованные чиновники и «контрреволюционеры». Далеко не всегда каннибализм был вызван идеологической ревностью: так, Чжэн приводит историю о том, как учитель-мужчина, узнав о том, что сердце молодой женщины способствует излечению болезней, обвинил одну из своих учениц в контрреволюционности, добился ее казни и затем тайно вырезал нужный орган.

Жертвы «культурной революции», ставшие лидерами КНР

Во время «культурной революции» в общей сложности были репрессированы около пяти миллионов членов Компартии Китая, а также членов их семей. Будущий лидер КНР Дэн Сяопин был снят со всех постов и направлен простым рабочим на тракторный завод в провинцию. Его сына хунвейбины пытали и выбросили из окна третьего этажа, в результате чего он на всю жизнь остался инвалидом. Нынешний лидер КНР Си Цзиньпин как сын опального чиновника был отправлен на «трудовое перевоспитание» в бедную провинцию Шэньси. По словам Си, там он на собственной шкуре узнал, чем живет простой народ.

Тех, кто отказывался есть человечину, карали - исключали из школ, отстраняли от работы. Те же, кто демонстрировали крепость духа и плоти, получали продвижение по партийной линии - так, одна из учительниц, Ван Вэньлю, благодаря каннибализму стала зампредседателя местного революционного комитета. Она пытала своих жертв и поедала потом их репродуктивные органы.

Деревня защищается

Эпидемия перекинулась и на деревню. Крестьянам было не до внутрипартийной борьбы: люди припоминали друг другу старые обиды. Один из людоедов, пожилой И Ваньшэн, в 1980-х так описывал Чжэну происходившее: «Я не скрываю, что убил сына местного помещика. Я убил его ножом. Первый нож оказался слишком тупым, и я выбросил его. Другим ножом мне удалось распороть ему живот. Но когда я попытался вытащить сердце и печень, его кровь была слишком горячей - она обожгла мне руки, и мне пришлось охладить их в воде. Когда я вынул его органы, я разрезал их на куски и поделился с жителями деревни». Свои действия И Ваньшэн объяснил тем, что бывший помещик во времена великого голода закрыл амбары, и его односельчане побирались по соседним деревням.

Психоз каннибализма охватил не всех. Чтобы избавить людей от мук совести, власти одной из деревень решили устраивать общую раздачу пищи из котла, где варились вместе куски свинины и человечины. Те, кто не хотел есть людскую плоть, могли утешать себя тем, что им попадается исключительно свинина; остальные радовались, что поедают мясо классовых врагов.

Безумие удалось остановить лишь в июле благодаря местному партийному ветерану Ван Цзуцзяню. Пользуясь старыми связями в верхушке КПК, он послал весточку в Пекин. Китайские власти были в шоке. На запрос Вэй Гоцин подтвердил сведения Вана и попросил прислать дополнительные войска, чтобы расправиться с людоедами. По личному распоряжению премьера Чжоу Эньлая, в Усюань были направлены войска, покончившие с хунвейбинами и положившие конец разгулу каннибализма. Большинство зачинщиков были казнены, в уезде воцарилось долгожданное спокойствие.

Фото: книга «Красный рядовой репортажа» Ли Чжэньшэня

Чай для убийц

В 1983 году, когда страсти улеглись, провели закрытое расследование. Было установлено, что из 220 тысяч жителей Усюани за первое полугодие 1968-го погибли 528 человек. Официально зафиксировано 76 случаев каннибализма. Чжэн И ссылается на документы расследования, согласно которым у 56 жертв были съедены сердце и печень, у 13 - гениталии. 18 человек обглодали «до ступней», у семи вырвали внутренности, пока они еще были живы. Некоторые погибшие попали в несколько категорий сразу. Всего было выявлено около 200 каннибалов, 91 исключили из партии, 34 приговорили к различным срокам - от 2 до 14 лет, еще около 100 понесли различные наказания, в основном административные.

В целом наказания были довольно мягкими: по версии Чжэн И, местные власти не желали ворошить прошлое, тем более что многие из партийных лидеров уездного уровня сами были замешаны в людоедстве или покрывали его. К примеру, уже упомянутую Ван Вэньлю лишили партбилета и сняли со всех постов, но дальнейших репрессий не последовало, так как следствию не удалось доказать, что она поедала репродуктивные органы своих жертв. В основном же была сделана ставка на согласие и примирение: так, трое бывших хунвейбинов, до смерти запытавших в 1968 году дошкольника, сына классового врага (его привязали к грузовику и тащили за машиной на веревке), в сопровождении местного партийного чиновника пришли в дом к его матери и принесли свои глубочайшие извинения. Закончилось все совместным чаепитием.

Как утверждает Чжэн, посещавший регион через два десятилетия после описываемых событий, ему удалось собрать имена и фамилии 56 жертв каннибализма, всего же их было около 100 человек. Количество людоедов в Усюани Чжэн И оценивает в 10-20 тысяч человек.

Чжуаны и методология

Почти сразу работа Чжэна подверглась критике со стороны западных ученых. Его ругали за то, что исследование не соответствует научным критериям. Слишком много в «Алом мемориале» крови, спекуляций и необоснованных предположений, слишком явно бывший хунвейбин декларирует свою главную цель - осудить коммунизм как идеологию (в итоге работу Чжэна подняла на щит и тиражирует, к примеру, секта «Фалуньгун», хотя Чжэн И прямо утверждает, что ответственность за случившееся несут исключительно местные партийные лидеры, действовавшие без санкции Пекина).

Многих смущает и подход Чжэн И к источникам - он валит в одну кучу документы, интервью, слухи и сплетни, не делая между ними различия по степени достоверности. В итоге трудно отделить зерна от плевел. Удивление вызывает и творческий метод - Чжэн пытается создать впечатление, что писал свое расследование по горячим следам, хотя в реальности после описываемых событий к тому моменту прошло уже 15 лет. Литературный критик Ган Юэ и вовсе назвал книгу «чисто художественным произведением, несмотря на претензии автора на научную достоверность и точность данных».

К тому же Чжэн И злоупотребляет любительской антропологией, объясняя события в Усюани традициями проживающего там национального меньшинства - чжуанов, некогда практиковавших ритуальный каннибализм. Непонятно, почему внезапно чжуаны, давно смешавшиеся с титульным большинством Китая - ханьцами, должны были вернуться к давно забытым традициям предков. Критики напоминают, что большинство эксцессов пришлось на городские районы и пригороды, где активно действовали хунвейбины, а в этнических чжуанских деревнях подобные случаи фиксировались сравнительно редко. Более того, чжуаном был политкомиссар Вэй Гоцин, положивший конец разгулу каннибализма.

Ложь и провокация

В свою очередь КПК категорически отрицает каннибализм в Усюани. Привычное «власти-то скрывают!» здесь вряд ли может служить объяснением: после «культурной революции» в КНР прошли многочисленные процессы над виновными в «перегибах», те, кто пытал и убивал невинных, известны чуть ли не поименно. Признаны и случаи массовых расправ в Усюани. Достоянием гласности в ходе внутрипартийной борьбы стали самые жуткие эпизоды расправ с неугодными. Трудно понять, почему именно каннибализм, о котором пишет Чжэн И, оказался фигурой умолчания.

Отечественные китаисты занимают в этом вопросе взвешенную позицию: не отрицая, что подобное, в принципе, могло иметь место, они отмечают, что людоедство нигде не носило массового характера, как утверждает Чжэн. Ни одного сообщения о каннибализме в Усюани не появлялось в те годы ни в китайской, ни в зарубежной печати, хотя о других расправах хунвейбинов и цзаофаней с неугодными, а затем - армии с хунвейбинами и цзаофанями, китайские СМИ подробно информировали население.

Недавние попытки Agence France Presse подтвердить информацию Чжэна закончились в целом неудачей: агентство организовало экспедицию в Усюань, но большинство местных жителей заявили корреспондентам, что ничего не слышали и не знают о людоедстве в уезде в годы «культурной революции».

Лишь один чиновник, сказавший, что участвовал в расследовании 1983 года, сообщил репортерам, что следственная комиссия установила 38 случаев каннибализма. Когда этот неназванный источник пытался инициировать кампанию по преданию материалов гласности, местные партийные руководители Гуанси-Чжуанского автономного района написали коллективное письмо в Пекин, потребовав от правдолюба публично опровергнуть клевету, покаяться и выступить с самокритикой. Сделать это он отказался, взамен направив составленную из материалов расследования книгу в одно из китайских издательств. Если она в ближайшее время, как предполагают французские репортеры, выйдет из печати, то в споре о каннибализме в Усюани может быть наконец поставлена точка.

Дорогой Марк! Выполняю своё обещание.

Когда к краю поля подъехала чёрная "Волга", никаких сомнений в том, что пожаловали высокие гости, не было. Они вышли из салона, степенно отправились по жнивью в нашу сторону. Тракторист привычно выскочил из кабины С-80 и начал было рапортовать о ходе уборки. Но один из мужчин нетерпеливо махнул рукой, а другой известным жестом подозвал меня.
" Меня?" - сказать, что я была удивлена,- значит, ничего не сказать. Но оказалось, что товарищам из обкома комсомола нужна была именно девчонка, вчерашняя школьница, а сейчас копнильщица на прицепном комбайне С-6.
Причина интереса к моей особе выяснилась не сразу. Поначалу меня расспрашивали о том, что я знаю о событиях в Венгрии. А я ничего толком не знала. Потом гости поинтересовались, как мне работается на комбайне. Мне хорошо работалось. И вот наконец мне объявили, что Хабаровский и Приморский края отправляют в Китай комсомольско-молодёжную делегацию. И есть мнение включить в эту делегацию меня как отличницу, золотую медалистку, которая по каким-то неведомым причинам предпочла поступлению без экзаменов в институт работу здесь, в целинном совхозе "Бабстовский".
О том, как наш класс оказался на целине, я уже довольно подробно писала.А сейчас хочу рассказать об этой самой поездке в Китай в составе комсомольско-молодёжной делегации, ставшей, как выяснилось, последней на много лет вперёд. Потому что дело было в 1957 году, в самом преддверии китайской культурной революции.
Первое впечатление от Китая ударило сразу по переезде границы.У неё, границы, стоит сопка, с нашей стороны заросшая непроходимым диким лесом. Китайский склон - весь в грядках, до самой вершины! Всё чистенько, ухожено. И по склону ползёт китаец с вёдрами на коромысле: поливает свой огород.
Вот это различие сопровождало нас всё время, пока мы ездили по КНР.
В том, что культурная революция охватила всё китайское общество, нет ничего необычного: в течение тысяч лет этот народ привык к дисциплине и послушанию. Как-то мы спросили у нашего гида, почему у всех встречных брюки (это одежда и мужчин, и женщин) какие-то подстреленные, короче привычной длины сантиметров на 10. Оказалось, Великий Вождь Мао предложил своему народу таким образом сэкономить мануфактуру: представляете- 10 сантиметров, помноженные на тогдашние 600 миллионов китайцев! В нашей делегации был сталевар из Комсомольска-на-Амуре.Вот его реакция: "Да если б у нас предложили такое, я первый бы стал клёшами мести мостовые!"
Мы застали ещё ту самую дружбу между нашими народами, которая была воспета в песне "Русский с китайцем - братья навек..." Школа.Нас ведут в библиотеку. "Вот тут,- рассказывает библиотекарь, - у нас китайская и русская литература. А там,- размашистый жест в другую сторону, - иностранная." Кстати, все встреченные нами образованные китайцы неплохо говорили по-русски.
О! Вот и первые ростки будущей революции: мы в вестибюле института. Он перегорожен бельевыми верёвками, на которых "сушатся" да-цзы-бао (не уверена, что написала правильно). Это что-то вроде плакатов или стенгазет. В них каждый студент рассказывает о своей борьбе с ревизионизмом и оппортунизмом, о своих ошибках и о верности идеям Мао.Пишут все - иначе нельзя, объясняют нам: если ошибаешься, надо раскаяться в своих заблуждениях, прямо рассказать товарищам обо всём!
Мао повсюду! Его цитаты штудируются,пропагандируются. В музее чуть ли не каждый экспонат сопровождается подходящей (или не очень) мыслью вождя. Кстати, денег на поездку нам не выделили совсем: не купить никаких сувениров!Но вернулись мы домой с полными чемоданами подарков, довольно значительную часть которых составляли бюсты Мао.
На одной из экскурсий нам с гордостью поведали о том, как Мао умело расправился с врагами революции. Была провозглашена идея "Пусть расцветает сто цветов - пусть соперничают сто учёных". И, призванные высказываться, люди искренне говорили о том, что их тревожит, предлагали своё видение дальнейшего развития страны и критиковали её руководство. Целый год! А потом (к этому времени мы уже давно были дома) всех несогласных отправили в трудовые лагеря на перевоспитание. И полуграмотные фанатики "учили" правильно жить и мыслить учёных, артистов,писателей...
Думаю, там оказались и те, кто писал мне письма. Наивная девочка- первокурсница, убеждавшая меня, что нет ничего красивее её страны. Стройный, высокий красавец, будущий инженер, учивший меня танцевать и объяснявший, что самые красивые танцы и самые нежные мелодии пришли в Китай из Кореи. Улыбчивая женщина лет тридцать пяти,партийный функционер, которая с восторгом заявила, что я заговорила по-китайски на диалекте её деревни, расположенной далеко на юге.Они на очень недолгий срок стали моими адресантами. БОльшую часть свободного времени я проводила, читая их письма и отвечая на них. И вдруг - как отрезало! Ни странички, ни строчки!
Через несколько лет, уже будучи мамой, я, прийдя с работы, застала такую картину: мой замечательный сын, вооружённый молотком, бил один за другим бюсты Мао, приговаривая при этом:"У-у, Малодун - гаматик!"
Это мой муж научил его. Потому что уже был Даманский. Уже кончилась вечная дружба наших стран, уже пел Высоцкий про странное слово "хун-вей-бин", вызывавшее у него неприличные ассоциации.
И я до сей поры с ужасом думаю, что только переписка со мной, мои невинные письма хорошим китайским друзьям могли стать в какой-то мере причиной их трагической судьбы.

Значок «Да здравствует Председатель Мао»

Среди хунвэйбинов существовали серьёзные противоречия. Часть хунвэйбинов была детьми зажиточных людей и кадровых работников, большая же часть была детьми рабочих и крестьян. В соответствии с этим организации хунвэйбинов делились на «красные» (усл. дети богатых) и «черные» (усл. дети бедных). Между этими организациями существовала серьёзнейшая вражда.

Хунвэйбины подвергали «критике» (то есть унижениям и физическому насилию, как правило, публичным) т. н. «облечённых властью и идущих по капиталистическому пути», «чёрных ревизионистов», «противников Председателя Мао », профессоров и интеллигентов; уничтожали культурные ценности в ходе кампании «Сокрушить четыре пережитка» . Осуществляли массовую критику с помощью дацзыбао (стенгазет). Хунвэйбины могли остановить на улице любого человека и потребовать предъявить цитатник Мао или привести на память какое-либо изречение оттуда.

В «докладе» далее говорится, что «революционные учащиеся» применяли самые разнообразные методы извращённых физических истязаний, чтобы добиться от жертв нужных им признаний. Они затаскивали человека в тёмную комнату и били, а затем спрашивали, является ли он «агентом горкома». Если тот отрицал, издевательства продолжались. Истязуемого выволакивали во двор, ставили на табуретку под палящее солнце с согнутой спиной и вытянутыми вперёд руками, приговаривая при этом: «Солнце Мао Цзэдуна, пали нечисть». Затем хунвэйбины выбивали табуретку из-под ног, вновь затаскивали в комнату и били; терявших сознание кололи иглами. Арестованным не давали ни есть, ни пить.

К г. были в основном переселены в сельские районы Китая в ходе кампании «Ввысь в горы, вниз в села».

Советская лирика, посвящённая хунвэйбинской тематике

Тема хунвэйбинов и культурной революции в Китае использовалась российскими бардами в 1960-х как Эзопов язык для разрешённой критики произвола тоталитарного режима. [источник не указан 283 дня ]

Песня В. Высоцкого «Хунвэйбины» (1966):