Минздрав рф разработал правила посещения пациентов в реанимационных отделениях. Почему не пускают в реанимацию Закон о посещении родственников в реанимации
В отделение реанимации и интенсивной терапии госпитализируются больные:
1) с острыми расстройствами гемодинамики (сердечно-сосудистой системы) различной этиологии (такими как острая сердечно-сосудистая недостаточность (ССН), травматический шок, гиповолемический шок - шок при большой потере жидкости организмом, кардиогенный шок и др.);
2) с острыми расстройствами дыхания (дыхательной недостаточностью);
3) с другими расстройствами функций жизненно важных органов и систем (центральной нервной системы, внутренних органов и др.);
4) с острыми нарушениями обменных процессов в организме и др.;
5) с тяжелыми отравлениями;
6) в восстановительном периоде после клинической смерти, после оперативных вмешательств, которые повлекли за собой нарушения функции жизненно важных органов, или при реальной угрозе их развития.
Основные методы лечения в отделении реанимации и интенсивной терапии будут изложены ниже на примере лечения острой дыхательной недостаточности.
Наиболее частыми причинами развития острой дыхательной недостаточности являются:
1) травма грудной клетки и органов дыхания, которая сопровождается переломом ребер, пневмо- или гемотораксом (попаданием в плевральную полость воздуха или крови соответственно) и нарушением положения и подвижности диафрагмы;
2) расстройство центральной (на уровне головного мозга) регуляции дыхания, которое происходит при травматическом повреждении и заболеваниях головного мозга (например, при энцефалите);
3) нарушение проходимости дыхательных путей (например, при попадании инородных тел);
4) уменьшение работающей легочной поверхности, причиной чего могут быть или ателектаз (спадение) легкого;
5) нарушение кровообращения в области легких (вследствие развития так называемого шокового легкого, попадания тромба в легочные артерии, отека легких).
Для выяснения причин развития острой дыхательной недостаточности проводят рентгенографию органов грудной клетки. Для определения степени кислородного голодания и накопления углекислого газа в крови специальным аппаратом - газовым анализатором - производят исследование газового состава крови. Пока причина дыхательной недостаточности не выявлена, больному категорически запрещено давать снотворные или наркотические препараты.
Если у больного выявлен , то для лечения дыхательной недостаточности производят дренирование плевральной полости, которое представляет собой введение в плевральную полость в области II межреберья резиновой или силиконовой трубки, которую подсоединяют к отсосу. Когда скапливается большое количество жидкости в плевральной полости (при гемо- или гидротораксе, эмпиеме плевры), ее удаляют при помощи плевральной пункции через иглу (описание см. выше).
При нарушении проходимости верхних дыхательных путей производят срочный осмотр ротовой полости и гортани с помощью ларингоскопа и освобождают их от рвотных масс и инородных тел. При расположении препятствия ниже голосовой щели для его устранения проводят бронхоскопию специальным аппаратом - фибробронхоскопом. С помощью этого приспособления удаляют инородные тела или патологические жидкости (кровь, гной, пищевые массы). Потом производят промывание бронхов (лаваж). Оно применяется, когда невозможно просто отсосать отсосом содержимое бронхов вследствие нахождения в их просвете плотных слизисто-гнойных масс (например, при тяжелом астматическом состоянии).
Очищение дыхательных путей от слизи и гноя осуществляется также при помощи отсасывания их стерильным катетером, который по очереди вводится в правый и левый бронх через интубационную трубку через рот или нос. Если невозможно применить перечисленные методы, то для восстановления проходимости дыхательных путей и очищения бронхов делают трахеостомию.
Лечение острой дыхательной недостаточности при парезе или параличе кишечника, когда вследствие нарушается положение и подвижность диафрагмы, заключается во введении зонда в желудок для удаления его содержимого, при этом больному придается возвышенное положение.
Конечно, кроме описанного выше, больному проводится лекарственная терапия. Лекарства для достижения быстрого эффекта вводятся в подключичную вену, для чего проводится ее катетеризация (см. выше). Кроме лекарственного лечения, больному обязательно проводится терапия кислородом, при которой в дыхательных путях создаются постоянное повышенное давление и повышенное сопротивление в конце выдоха. Для этой цели используются различные приспособления к кислородному ингалятору или наркозно-дыхательному аппарату.
Когда острая дыхательная недостаточность вызывается или усугубляется резкой болью при дыхании (например, при травме грудной клетки или при острых хирургических заболеваниях органов брюшной полости), обезболивающие препараты применяются только после выяснения причины патологии. С обезболивающей целью производится блокада межреберных нервов. Если имеет место перелом ребер, то выполняют новокаиновую блокаду в месте перелома или около позвоночника.
При остановке дыхания или при очень тяжелых формах дыхательной недостаточности больному проводят ИВЛ.
Наиболее эффективно проведение ИВЛ при помощи специальных аппаратов , которые могут быть как импортного, так и отечественного производства.
Для перевода на аппаратное дыхание, а также для поддержания проходимости дыхательных путей при ИВЛ применяется интубация трахеи. Для этой цели используются специальные приспособления - ларингоскоп с осветительным устройством, набор пластиковых трубок для интубации с надувными манжетами и специальный переходник (коннектор) для подключения интубационной трубки к аппарату ИВЛ.
При интубации трахеи больного укладывают на спину, затем, заведя клинок ларингоскопа в рот и приподняв им надгортанник, в голосовую щель вводят интубационную трубку. Убедившись в правильном стоянии трубки, ее прикрепляют лейкопластырем к коже щеки, после чего трубку через коннектор подключают к аппарату ИВЛ.
При отсутствии аппаратов ИВЛ процедуру проводят с помощью мешка Амбу или способом “изо рта в трубку”.
Несколько месяцев назад у краснодарской студентки Нины Прокопенко сильно заболела бабушка. Нина бросила экзамены и срочно поехала в родную станицу, чтобы вместе с родителями и младшей сестрой навестить близкого человека. Никто не знал, выкарабкается ли пенсионерка, увидят ли родные её живой ещё раз. Но Нина и представить не могла, что на пути к этой и без того тяжёлой встрече ей предстоит столкнуться с сопротивлением медперсонала.
«Когда мы приехали в больницу, нас не хотели пускать к бабушке в реанимацию, — рассказывает девушка. — Нам объясняли это запретом главного врача и заботой о пациентах. Мол, вы можете занести заразу, сделать хуже и так далее. Пришлось долго ругаться и использовать все возможные аргументы, чтобы нас всё-таки пустили ненадолго к бабушке. А если бы мы оказались менее настойчивыми? Если бы за эти два часа она умерла? Кто бы за это ответил?»
К сожалению, такими вопросами приходится задаваться многим россиянам. В российском законодательстве нет ограничений на посещение реанимационных отделений в больницах, но при этом отсутствуют и внятные единые правила. Порядок доступа обычно определяет руководство самих медицинских учреждений, поэтому везде — по-разному. Возникающие из-за этого проблемы и жалобы людей породили целое общественное движение, выступающее за упорядочивание системы. Так появился проект «Открытая реанимация», созданный благотворительным фондом Константина Хабенского, фондом помощи хосписам «Вера», фондом «Детский паллиатив» и Агентством стратегических инициатив. Они поставили своей целью объединить усилия всех заинтересованных сторон в поиске компромиссов по вопросу посещения реанимаций.
Чтобы повлиять на ситуацию, общественники дошли до президента России. Во время «Прямой линии» с Владимиром Путиным в апреле 2016 года тему допуска родственников в реанимации поднял Константин Хабенский . И хотя он в первую очередь спрашивал про юных пациентов, на деле получилось, что проблема была поднята во всей её широте.
«Объяснять не надо, что человеку, открывшему глаза, фактически вернувшемуся с того света, важно видеть не только потолок, но и чувствовать тепло рук и так далее, — сказал известный актёр. — Но на местах получается, что к этому закону могут делать добавочки. На местах они иногда бывают сумасшедшие и являются просто препонами. Хотя я понимаю, что у нас врачи и директора хотят, чтобы было и стерильно, и все по порядку. Но, тем не менее, иногда доходит до сумасшествия».
Глава государства тогда пообещал помочь и дал соответствующее поручение. В результате Министерство здравоохранения РФ направило в регионы информационно-методическое письмо «О правилах посещения родственниками пациентов в отделениях реанимации и палатах интенсивной терапии». Это привело к подвижкам, но проблемы всё равно остались.
Посещение — не пребывание
В начале июля депутаты Государственной думы рассмотрели в первом чтении законопроект о внесении изменений в часть 1 статьи 79 федерального закона № 323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации». К началу августа они должны представить поправки и сделать следующий шаг.
Законопроект изучили в фонде помощи хосписам «Вера» — и обратили внимание на один из пунктов. В нём говорится о необходимости предоставлять родственникам «возможность посещения» пациентов структурного подразделения медицинской организации, оказывающего реанимационные мероприятия. При этом в фонде отмечают, что сразу в нескольких статьях уже действующего федерального закона для родных тяжелобольных пациентов чётко прописана возможность совместного пребывания с ними в больнице. Даже неспециалисту ясно, что слово «пребывание» больше соответствует запросам общества, чем «посещение». И получается, что поправка с такой формулировкой может быть даже шагом назад, так как в существующем ФЗ № 323 родителям разрешено находится в отделениях реанимации и интенсивной терапии вместе с детьми.
«Мы считаем, что у любого тяжелобольного человека должно быть право круглосуточно находиться рядом с близкими или право на круглосуточное посещение, — говорит pr-директор фонда помощи хосписам „Вера“ Елена Мартьянова . — А если в законе будет написано „посещение“ вместо „пребывания“, то это может привести к ограничениям. Родителей тяжелобольных детей, которым помогает фонд, и так зачастую пускают в реанимацию всего на 15 минут в день. И это вполне соответствует понятию „организация возможности посещения“. Возможность есть — не поспоришь. При этом врач в любой момент может отменить посещение. А остальное время дети лежат совершенно одни, и это для них огромная травма. Мы знаем случаи, когда в реанимации ребёнку становилось хуже, появлялись пролежни. Этого могло не быть, если бы рядом находились родители».
По её словам, здесь не может быть мелочей и если уж вносить поправки в закон, то они должны быть максимально чёткими. Нужно разрешить круглосуточное посещение, а для отдельных категорий пациентов — пребывание. А иначе, какой смысл в изменениях, если они позволят трактовать закон не в пользу родственников и пациентов?
Многие с радостью восприняли недавнюю новость о том, что реанимации всех больниц Москвы теперь будут круглосуточно открыты для посещения родственниками пациентов. Но и в этом случае речь идет не о совместном пребывании с больным. В большинстве случаев даже там, где к родственникам пациентов относятся лояльно, скорее уместно слово «посещение».
Примером может служить Краснодарская краевая больница № 1. В ней чётко регламентировано время нахождения родственников в реанимации. Они могут приходить с 10 до 12 утром и с 16 до 19 вечером. Такое расписание в медучреждении объясняют особенностями его работы. Здесь считают такой подход правильным.
«Законодательные изменения давно назрели, — говорит заведующий отделением анестезиологии-реанимации ККБ № 1 Иван Шолин . — Слава богу, в нашей больнице знают о пользе допуска родственников в реанимацию. А важно, чтобы по такому пути шли даже там, где этого не понимают. Но нельзя доводить до того, чтобы граждане начали ломать ногами двери в реанимацию с требованием сию секунду их пропустить, потому что это закон. Это не всегда возможно, каждая больница работает по своему графику. Наверно нужно подходить дифференцированно и оставить на усмотрение больниц регламент посещения. Если доктор говорит, что сейчас нельзя, значит, нельзя. Не потому, что он вредный, а из-за обстоятельств. Я считаю, что разрешать круглосуточное посещение — это немножко перегиб. Ночью должен быть охранительный режим для пациентов, люди должны спать».
Не противники, а союзники
По словам Ивана Шолина, в Краснодарской краевой больнице № 1 приветствуют и даже пропагандируют посещение пациентов реанимации по многим причинам. Благодаря общению с родственниками они не чувствуют себя брошенными, оторванными от жизни и быстрее выздоравливают. К примеру, поддержка близких людей очень важна для больных, выходящих из комы. Пожилым пациентам свидания необходимы потому, что они препятствуют развитию реанимационного делирия, то есть спутанности сознания. Также в реанимации краевой больницы людей учат ухаживать за родными после выписки. Без этого не обойтись, если человек получил травму, которая будет ограничивать его физическую активность. Немаловажно и то, что допуск родственников в реанимацию в целом улучшает отношение к медикам.
«Если человек не знает, как лечат его родственника, может возникать негатив, — продолжает Иван Шолин. — И совсем другое дело, когда он зашёл в реанимацию и видит, что сестричка вообще не присаживается второй час. Что она вовремя помыла больного, что-то поправила, подала водички. От этого растёт уважение к медицинскому работнику. Поэтому я обеими руками за то, чтобы пускать пациентов».
В реанимацию Краснодарской больницы закрыт вход детям до 14 лет, здесь считают, что всё увиденное там может негативно повлиять на неокрепшую психику. Также здесь следят, чтобы посетители не занесли заразу. Выявлять инфекции помогает «фейс контроль», то есть пристальный взор врача. Вот как всё выглядит на практике:
«Родственник пациента предъявляет на проходной больницы документ, получает пропуск и подходит к реанимации, — объясняет Иван Шолин. — Всего у меня в отделении 42 койки и, как правило, минимум один человек приходит к каждому больному утром и вечером. Специально назначенная медсестра со списком проводит этих людей по палатам, а потом выводит обратно. Чтобы посетители не занесли инфекцию, они надевают принесённые с собой халаты, колпаки на голову и бахилы. В реанимации родственники ведут себя послушно, культурно и сразу выходят, если мы просим. Очень редко появляется кто-то непонятливый, скандальный. Человек может впасть в истерику, потому что просто не готов к тому, что видит. Но после беседы с врачом чаще всего такая проблема решается».
По его мнению, проблемы с доступом в реанимации в основном обусловлены непониманием пользы от этого и стереотипами. А значит важно проводить разъяснительную работу и делиться положительным опытом. И именно на это во многом делают ставку общественники.
«Федеральное законодательство и сейчас на стороне родственников, — говорит учредитель фонда „Вера“ Нюта Федермессер. — Подтверждением этого можно считать приказ открыть реанимации всех больниц Москвы для круглосуточного посещения. Такому решению ничто не мешает уже сейчас. Но во многих регионах закон, увы, очень часто не исполняется. Поэтому должны быть очень четкие инструкции и контроль. Но вместе с этим очень важно менять подход руководства и врачей конкретных медучреждений к открытым реанимациям. Мы все должны увидеть в родственниках больных не противников, не потенциальных разносчиков заразы, а союзников и партнёров. Разрушать устоявшиеся мифы помогает обмен опытом между реанимациями и распространение положительных примеров — в Москве, в других городах, где это уже работает. Вот, смотрите, мы пускаем родственников, и от этого стало не хуже, а только лучше».
Откровенное интервью
Реанимация в переводе с латыни значит оживление. Это самая закрытая больничная зона, по режиму напоминающая операционную. Там время не делится на день и ночь, оно идет сплошным потоком. Для кого-то в этих холодных стенах оно останавливается навсегда. Но в каждой реанимации есть пациенты, которые надолго зависли между жизнью и смертью. Их нельзя перевести в обычное отделение — умрут, и невозможно выписать домой — тоже умрут. Им нужен «запасной аэродром».
Анестезиолог-реаниматолог Александр Парфенов рассказал «МК» о том, что происходит за дверью с табличкой «Реанимация».
— Александр Леонидович, вы всю жизнь в НИИ нейрохирургии имени Н.Н.Бурденко, руководили отделением реаниматологии и интенсивной терапии и все знаете про боль. Существует ли болевой порог?
— Боль сигнализирует о каких-то нарушениях в организме. Поэтому это благоприятный фактор. А иногда боль вроде бы ничем не спровоцирована, явной причины нет. Вы, наверное, слышали про фантомные боли, когда у человека болит нога, которой нет. Не всегда надо бороться с болью. В акушерстве, к примеру, обезболивают, но не беспредельно, чтобы не изменить всю биомеханику этого процесса. А бывает боль, которую надо убирать. Неконтролируемый болевой синдром может приводить к развитию шока, нарушению кровообращения, потере сознания и гибели человека.
На ощущение боли накладывается психогенный фактор. Если знаешь причину, боль переносится легче. А неизвестность, наоборот, усиливает страдание. Есть достаточно объективные признаки боли: повышение частоты сердечных сокращений, реакция зрачков, появление холодного пота, подъем артериального давления.
— А помните эксперимент Кашпировского, который «давал команду» больным, и им делали операции без наркоза?
— Под такое воздействие попадают люди с очень неустойчивой психикой. Но осознание того, что происходит, на самом деле помогает перенести боль, тормозит ее восприятие.
— Периодически появляются сообщения, что операции на головном мозге можно делать без наркоза. Действительно ли мозг человека к боли не чувствителен?
— Да, там нет рецепторов боли. Они находятся в твердой мозговой оболочке, надкостнице, коже. И раньше, вплоть до начала 70-х годов прошлого века, делали операции на мозге без наркоза. Пациент находился в полном сознании, использовалась только местная анестезия — новокаин, который вводили под надкостницу. Потом делали разрез, специальной пилкой распиливали косточку. На заре анестезиологии считалось, что наркоз при нейрохирургических вмешательствах не нужен, более того, вреден, потому что во время операции нейрохирург, разговаривая с больным, контролирует, к примеру, его координацию движений, ощущения (онемела рука, пальцы не работают), чтобы не повредить другие зоны. Я застал хирургов, которые любили так оперировать.
— Нейрохирургия мощно продвинулась вперед. Сегодня спасают больных, которых еще недавно посчитали бы безнадежными.
— Раньше ножевые ранения, проникающие в брюшную полость, считались смертельными, а сейчас, если не повреждены крупные сосуды, больного можно вытащить. Чтобы лечить человека, надо знать, какие у него предшествующие факторы, характер поражения и стадии заболевания. Допустим, при тяжелой черепно-мозговой травме самая частая причина гибели больного — это кровопотеря и нарушение дыхания. Привозят человека в больницу, останавливают кровотечение, налаживают проходимость дыхательных путей, а болезнь идет дальше. При тяжелой травме развивается отек мозга, который, в свою очередь, вызывает изменение сознания. Если проходит отек, следом возникают инфекционные осложнения: пневмонии, менингиты, пиелонефриты. Потом идут трофические нарушения. На каждом этапе больного подстерегает определенная опасность. Поэтому хороший доктор должен знать этапы заболевания. Если на два шага опережаешь возможные осложнения, тогда получается хороший эффект.
— Вам приходилось лечить жертв массовых катастроф?
— Да, у меня есть такой опыт. Это были тяжелые огнестрельные, минно-взрывные ранения. После расстрела Белого дома в 1993 году к нам в Институт Бурденко поступило около 15 человек с проникающими огнестрельными ранениями головного мозга. Из них практически никто не выжил. В 2004 году случился Беслан. К нам привезли примерно столько же больных с жуткими проникающими ранениями головного мозга — например, пуля вошла через глаз, а вышла из затылка, — или другие тяжелые ранения мозга. Никто из них не умер, и никто не вышел в стойкое вегетативное состояние. У нас появился опыт. Мы стали многое понимать в лечении таких больных.
— Отделение реанимации — одно из самых затратных в любой больнице. То и дело требуются манипуляции, стоимость которых очень велика. К примеру, мощный антибиотик стоит от 1600 рублей за флакон, за сутки сумма составит около 5000 рублей, а ОМС покрывает полторы тысячи. Что делать?
— В нашей медицине сложилась ситуация, когда идет привлечение ресурсов различных фондов или родственников больных. Порой случаются немыслимые вещи. В одной клинике требовался препарат, который можно приобрести за 200 рублей, но закупали в два раза дороже, потому что учреждение, к которому привязана больница, продавало по завышенной цене. Здравоохранение пытается уложиться в суммы, выделяемые на ОМС, но это, к сожалению, не удается. К счастью, больных, которые нуждаются в дорогостоящем лечении, не так много. Их 5-10 процентов, но на них уходит столько, сколько на всех остальных. К тому же они долго лежат. Они занимают примерно половину койко-дней отделения. Если общая летальность полтора-два процента, то у них от 40 до 80 процентов.
Вот пациент пережил отек мозга, дышит на аппарате. По сути, он не является реанимационным. Потому что реанимация — место, где состояние больного неустойчиво, когда возникают осложнения и нужно проводить интенсивную терапию.
— Длительно лежащие больные по большому счету никому не нужны. Но и выписать в таком состоянии тоже вроде бы нельзя. Что с ними делать?
— Существуют специализированные методики лечения, рассчитанные на тех, кому реально можно помочь. В Германии есть огромный реабилитационный центр под Дрезденом на 1200 коек. Там 70 мест отведено для реанимационных пациентов с длительной искусственной вентиляцией легких и низким уровнем сознания. Так вот 15 процентов умирают в силу тяжести основной патологии, примерно столько же «зависают» в стойком вегетативном состоянии, но у 70 процентов удается восстановить самостоятельное дыхание. Параллельно налаживают другие жизненно важные функции. И тогда эти пациенты становятся мобильными, их уже можно переводить в реабилитационные центры.
— У нас тоже немало реабилитационных центров...
— Да, их полно, но проблема в том, что таких тяжелых пациентов с туманными перспективами туда не принимают. Лекарств им требуется много, время пребывания неопределенно долгое. Поэтому они никому не нужны. Что с ними делать? Берут больных, которые могут сами себя обслуживать. Да, у кого-то плохо работает рука, у кого-то нога, а у кого-то проблемы с речью. С этими пациентами уже можно работать, но их ведь надо сначала привести в такое состояние. Именно на этот контингент больных и будет ориентирован новый государственный научный лечебно-реабилитационный центр, который планируется открыть в конце 2015 года.
— То есть речь идет о больных, которые находятся в вегетативном состоянии?
— Обычно под вегетативным состоянием понимают тяжелые и необратимые формы нарушения сознания, не имеющие перспектив какого-либо улучшения. В то же время диагноз вегетативного состояния часто устанавливают не совсем обоснованно. Для точной диагностики необходимы современная аппаратура, высококвалифицированные специалисты, современные методы воздействия на мозговую деятельность и… время. Часто под вегетативное состояние попадают пациенты, имеющие тяжелые, но отнюдь не безнадежные формы нарушения сознания. Существует множество форм тяжелого нарушения сознания. У небольшой части больных (1,5-2%) после оперативных вмешательств на глубинных отделах мозга возникает это грозное осложнение. Человек вроде бы выходит из комы, начинает открывать глаза, реагировать на боль, но контакта с ним нет. То есть кора мозга не работает. Когда, несмотря на проводимую терапию, это продолжается больше трех месяцев, говорят о стойком вегетативном состоянии.
С такими длительно лежащими реанимационными больными с нарушениями дыхания и низким уровнем сознания нужно заниматься с привлечением особых методик, предварительно отделив их от острых реанимационных больных. Главная задача — добиться отключения от аппарата искусственной вентиляции легких и появления первых признаков сознания. Если этого удается добиться, можно двигаться дальше. А стойкое необратимое вегетативное состояние — это уже социальная проблема. Когда человеку нельзя помочь, надо обеспечить ему достойный уход. Существующие хосписы сегодня принимают только онкологических больных в терминальной стадии.
— Как вы думаете, сможет ли вернуться к нормальной жизни знаменитый гонщик Михаэль Шумахер? Он ведь вышел из комы.
— Что значит «вышел из комы»? Если он столько времени был в этом состоянии, могло произойти что угодно. Такая тяжелая травма бесследно не проходит.
— А у вас бывало, что пациент не выходил из наркоза?
— К сожалению, у каждого реаниматолога и у каждого хирурга есть свое кладбище. Уже потом, когда все произошло, начинаешь анализировать: если бы я сделал так, может быть, все пошло бы по-другому? Но уже ничего не сделаешь. Была серия препаратов, которые потом забраковали из-за того, что они вызывали очень мощную аллергическую реакцию. Один больной погиб, потому что развился отек Квинке и, несмотря на все реанимационные мероприятия, спасти человека не удалось. Конечно, если бы препарат вводили очень медленно, то, вероятно, больного можно было бы спасти.
— Вспоминается трагический уход Майкла Джексона, которому лечащий врач Конрад Мюррей сделал оказавшуюся смертельной инъекцию пропофола, за что отсидел срок в тюрьме. Несчастный случай или халатность?
— Это чистой воды халатность. Есть препараты, за приемом которых надо очень внимательно следить. Пропофол обычно используется для проведения внутривенной анестезии при кратковременных манипуляциях. Человек засыпает, не чувствует боли, но у таких препаратов есть побочный эффект — нарушение дыхания. Пропофол воздействует на мозг таким образом, что человеку дышать не хочется. Если больному дают такое лекарство, за ним необходимо постоянно наблюдать, имея наготове все необходимые препараты для устранения гипоксии. Такие вещи, к сожалению, бывают. Провели какую-то мелкую операцию, больной просыпается, глаза открывает, на вопросы отвечает. Его оставляют и уходят. А человек засыпает, дыхание останавливается, и он умирает от гипоксии.
— А вас никогда не обвиняли в смерти больного?
— У меня был другой случай еще в самом начале моей деятельности. Я был дежурным врачом в отделении, и меня срочно вызвали к ребенку. У него произошло нарушение дыхания. Беру чемодан, вместе с медсестрой бегу в палату, провожу всякие реанимационные мероприятия, устанавливаю интубационную трубку, и ребенок открывает глаза! Выхожу гордый к родственникам: «Ребенок живой, переводим в реанимацию!» А мама мне говорит: «Доктор, а зачем вы это сделали? У него же опухоль неоперабельная...»
— Может быть, надо было дать этому ребенку спокойно уйти?
— Иногда бывают такие жуткие вещи. Поступил к нам однажды больной в крайне тяжелом состоянии. Когда он копался в двигателе грузовика, оторвалась лопасть вентилятора и попала ему в темя. Эта металлическая лопасть, размером сантиметров 15-20, прорубила череп до основания. А человек дышит, сердце бьется. Что делать с ним?
— Почему у нас не пускают родственников в реанимацию? Они сидят под дверью, не имея возможности поддержать близкого человека или проститься с ним.
— На мой взгляд, это неправильно — и я могу свою позицию обосновать. Родственники должны быть союзниками врачей в борьбе за больного. Это участие нужно, а с другой стороны, они не должны мешать работать врачам. Ситуация: пустили родственницу, она начинает гладить больного. Спрашиваю: «Знаете, что может быть? Вы делаете массаж, а человек уже несколько дней без движения, хоть его и поворачивают, но гемодинамика нарушена. А если тромб образовался в вене и вы его сейчас протолкнете, будет тромбоэмболия легочной артерии!» Казалось бы, безобидная манипуляция. Лучше всего выделить время посещений — полчаса. Этого вполне достаточно. Ну и, естественно, бахилы, халаты, маски.
— На Западе эти меры считают излишними, потому что страшнее внутрибольничной инфекции ничего нет.
— У больных, которые долго лежат в реанимации, неизбежно возникает устойчивая патогенная микрофлора — и это загрязнение разносится по всему отделению. Больницы являются рассадником устойчивой патогенной микрофлоры. Еще Пирогов говорил, что больницы через 5 лет надо сжигать. И строить новые.
— А хорошие истории в реанимации случаются — те, что из разряда чудес?
— Конечно. Идет обход. Больной, который долгое время находился в вегетативном состоянии, находится в специальной палате. Работает телевизор. Транслируют футбольный матч. У пациента глаза открыты, течет слюна. Он смотрит телевизор. Видит, не видит? Профессор-невролог хлопает этого пациента по плечу: «Какой счет?» — «Спартак ведет 2:1».
Другой случай. Меня пригласили на консультацию к больному, который впал в кому после операции. Удаляли желчный пузырь, что-то пошло не так. Развилась мощная инфекция, начался желчный перитонит. Мы смотрели этого больного с физиологом. Мозг функционирует, назначили лечение. Прошло 10 дней, опять приглашают на консультацию. Доктора рассказывают, как на обходе обсуждали, где этому пациенту поставить еще один дренаж. Вдруг он открывает глаза: «А я вам на это свое согласие не даю!»
Еще история. Женщина 36 лет с заболеванием головного мозга. Два раза была в коме, близкой к атонической. Произошло сдавливание ствола головного мозга, осложнение на глаза с потерей зрения. Приняли решение: будем делать все, что надо. Она пролежала больше года. А сегодня ходит, разговаривает, а ведь труп был стопроцентный. И таких случаев много.
Правообладатель иллюстрации Ria Novosti Image caption Врачи объясняют запрет на посещение детей в реанимации опасностью инфекций
Минздраву России пришлось в очередной раз напоминать о том, что закон обязывает врачей пускать родственников к больным в лечебные учреждения, в том числе в реанимацию.
Пресс-секретарь ведомства Олег Салагай напомнил, что соответствующее письмо министерство разослало регионам в прошлом году.
"Если есть нарушения, нужно обращаться в страховую компанию, которой Вам выдан полис, органы управления здравоохранением региона, органы контроля", - написал пресс-секретарь в "Фейсбуке".
Так он отреагировал на петицию, которая требует от Минздрава опубликовать не "письмо с просьбой", а указ, не допускающий вольных трактовок. К настоящему времени петиция с требованием обязать больницы не препятствовать посещению близких в реанимации собрала более 200 тысяч подписей.
В петиции отмечается, что пациентам, особенно больным детям, важна психологическая поддержка, которой они лишаются из-за правил медучреждений. В самых популярных комментариях к петиции описываются случаи, в которых больные дети были лишены общения с родителями.
Статья 51 закона 323 гласит, что один из родителей или законный представитель имеет право находиться с ребенком "при оказании ему медицинской помощи в стационарных условиях в течение всего периода лечения".
Пациенты и сотрудники благотворительных организаций, помогающих детям, говорят, что в России действительно сложно попасть в реанимацию к ребенку, не говоря уж о взрослых. При этом в регионах ситуация гораздо хуже, чем в Москве.
Обычно врачи объясняют запрет тем, что родители могут занести инфекцию или заразиться сами, в некоторых случаях мешают лечению и отвлекают медицинский персонал.
Психологов, которые могли бы работать с родителями и детьми, не хватает. Пациенты же часто ссылаются на западный опыт, где родственникам не запрещают посещать пациентов - за исключением случаев, когда больному оказывают экстренную помощь.
Русская служба Би-би-си обратилась к экспертам и попросила их прокомментировать, как на местах реализуется закон, обязывающий пускать родителей к детям в реанимацию.
Нюта Федермессер, президент фонда помощи хосписам "Вера"
Везде, где не допускают родителей - происходит нарушение федерального законодательства. В законе о здоровье граждан прописано право ребенка находиться с родителями в больнице.
Все внутренние распорядки - фикция и воля главных врачей на местах. Санитарные нормы часто нарушаются сотрудниками больше, чем родителями, так как сотрудники, например, выходят на улицу курить в той же обуви, в которой работают, а родители послушно приносят сменку.
В отделениях больниц страшна именно внутрибольничная инфекция, которую переносят грязные тряпки для уборки, отсутствие культуры по правильному мытью рук, халаты, в которых медперсонал переходит из палаты в палату, и одноразовые перчатки, которые перестают быть одноразовыми после того, как медсестра перешла в тех же перчатках к следующему пациенту.
Многие медсестры говорят, что они надевают перчатки для того чтобы защитить себя от гепатита, а не для того, чтобы защитить пациента.
Родители - самые заинтересованные в качественном уходе люди. И они первая помощь персоналу в случае, когда дети плачут, когда настало время обеда, мытья или смены белья. Родители должны неукоснительно соблюдать лишь одно правило - покидать реанимационную палату по первому требованию персонала в случае проведения реанимационных мероприятий или серьезных манипуляций, требующих участия двух и более медиков.
Неадекватное поведение родителей, на которое часто ссылаются заведующие реанимационными отделениями, когда не пускают маму к ребенку, является результатом разлуки с детьми.
Александр Рабухин, врач-анестезиолог с опытом работы в США
В США нет такой профессии как реаниматолог. Тяжелых больных лечит профильный врач. Если это хирургический пациент - то в хирургии, если терапевтический - то в терапии, и так далее. То есть отдельной специальности "реаниматология" там нет, есть только блоки интенсивной терапии - ICU так называемые.
В определенное время, пожалуйста, можно [посещать]. Заходят родственники, заказывают пиццу дружно, смотрят телевизор, съедают пиццу, машут ручкой аппаратному больному и уходят. Такой проблемы [запрета на посещения] нет, потому что там к этому вообще проще относятся, и доктора без белых халатов ходят. Больной человек, это тоже человек, и родственники люди, поэтому людское отношение.
В России больной человек - это человек, потерявший вообще все права. С того времени, как ты попал в больницу, нянечка решает все.
Что касается антисанитарии, честно говоря, я ни разу не видел, чтобы там бомжи какие-то приходили навещать.
И это касается не только реанимации, вы попробуйте просто в больницу пройти. На любой оборонный объект попасть гораздо проще. У нас же 50% работоспособного населения в охране работает, по-моему. Что-то же им надо охранять.
Вот если я, врач, по делам прихожу в какую-то другую больницу, если на меня не заказан пропуск, я не могу пройти. А для того, чтобы заказать пропуск, нужно попасть внутрь, ну и так далее, круг замкнулся. В гастроном хорошо хоть пускают без пропуска еще, а вы говорите реанимация.
У вашего близкого возникли серьезные проблемы со здоровьем. Это может быть следствием заболевания, травмы, операции или других причин. Его проблемы со здоровьем требуют специализированной медицинской помощи, так называемой «интенсивной терапии» (в просторечии - “реанимации”). Отделение реанимации и интенсивной терапии на птичьем медицинском языке часто сокращенно именуется ОРИТ.
Важно! Само попадание в ОРИТ не значит, что ваш близкий умрет.
После успешной интенсивной терапии в ОРИТ пациента обычно переводят продолжать лечение в другое отделение стационара, например, в хирургию или кардиологию. Прогноз зависит от тяжести состояния пациента, его возраста, сопутствующих заболеваний, действий и квалификации врачей, оснащения клиники, а также многочисленных случайных факторов, иными словами - удачи.
Что вам делать?
Успокоиться, сконцентрироваться и в первую очередь позаботиться о собственном психическом и физическом состоянии. Например, не следует впадать в отчаяние, заглушать страх и панику алкоголем, обращаться к гадалкам и экстрасенсам. Если вы будете действовать рационально, вы сможете увеличить шанс на выживание и ускорить выздоровление своего близкого. Узнав, что ваш родственник в реанимации, оповестите максимальное количество близких, особенно имеющих отношение к медицине и здравоохранению, а также оцените, сколько у вас денег и сколько при необходимости вы сможете найти дополнительно.
Могут ли вас не пустить в реанимацию?
Да, могут. Федеральный закон №323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» довольно противоречив. Он гарантирует свободное посещение больных их родственниками и законными представителями, но при этом категорично требует соблюдать требования, установленные внутренними распорядками клиники. Причины для запрета на допуск родственника в реанимационное отделение у клиники могут быть вполне понятные: наличие инфекции, неадекватное поведение, занятость персонала при проведении реанимационных мероприятий.
Если вам кажется, что ваше право на общение с родственником в ОРИТ нарушается, конфликтовать по этому поводу с охранниками, медицинскими сестрами, санитарками или дежурными врачами, как правило, бесполезно и даже вредно. Для разрешения конфликтных ситуаций целесообразнее обратиться к руководителю отделения или администрации клиники. Хорошая новость -сотрудники большинства реанимационных отделений ведут себя приветливей, если продемонстрировать желание сотрудничать и адекватность.
Что полезно спросить у врачей?
Задавайте эти вопросы.
- Есть ли необходимость в приобретении каких-то препаратов, которые отсутствуют (например, дорогостоящие антибиотики)?
- Нужно ли купить дополнительные средства ухода? Например, «утку» из синтетического материала, а не металла, противопролежневый матрас, подгузники.
- Стоит ли нанять индивидуальную сиделку? Если да, то необходимо ли договариваться с младшим персоналом отделения или нужно привести человека со стороны (например, из патронажной службы)? Помните, что при некоторых заболеваниях от ухода напрямую зависит жизнь пациента. Не жалейте денег на сиделку, если она необходима.
- Как организовано питание и есть ли необходимость в покупке специального питания для тяжелобольных?
- Нужны ли консультации специалистов со стороны? Предположим, в клинике отсутствует штатный нейрохирург, а его консультация при заболевании вашего близкого целесообразна. Формально, врачи сами обязаны позаботиться о подобном, на практике - это часто организуют родственники.
Напоследок спросите, что еще вы можете принести близкому человеку. Какие-то привычные вещи: игрушки ребенку, личные лекарства, предметы гигиены и обихода. Иногда - телефон, планшет и, даже, телевизор.
Как вести себя в реанимации?
Оденьтесь так, как вам скажут. Как правило, это одежда из синтетических тканей (никакой шерсти), удобная сменная обувь, одноразовый халат, шапочка, маска (можно купить в аптеке). Если у вас длинные волосы, соберите их в пучок. Имейте с собой антисептическую жидкость и обрабатывайте руки. Иногда даже имеет смысл завести собственный сменный хирургический костюм (можно купить в магазине медицинской одежды).
Умерьте свои эмоции. Вы попадете в крайне непривычную обстановку, вокруг будут тяжелобольные люди, будет много запахов и звуков. Не мешайте персоналу. Для вас это стресс, для сотрудников - повседневность. Ваш близкий может не говорить, либо говорить не так и не то, из него могут торчать многочисленные трубки, на нем могут быть повязки, наклейки. Он может быть странного цвета, отечный, пахнуть необычно.
Не пугайтесь, это не навсегда. Он просто болеет.
Как вы можете ему помочь?
Никто не знает, как это работает, но опытные врачи-практики еще при первом разговоре с больным могут определить вероятность выживания больного при осложнениях. От психологического состояния пациента зависит очень многое. А это состояние почти полностью зависит от близких, то есть от вас.
По возможности, говорите с больным, как со здоровым. Ни в коем случае не рыдайте, не истерите, не смотрите на него с отчаянием и болью, даже если вы их испытываете, не заламывайте руки, не кричите: «Ах что же, что с тобой?!». Не обсуждайте по своей инициативе обстоятельства травмы, если дело в травме. Не обсуждайте негативное. Говорите о максимально практических вещах, как связанных с заболеванием, так и чисто бытовых, семейных.
Помните: пока ваш близкий болен, но жив, он может и должен участвовать в жизни своей семьи.
А что говорить, если он боится смерти?
Я не знаю, решать вам. Но, во всяком случае, выслушать. Если близкий просит о встрече со священником, организуйте ее. Как правило, тех пускают в реанимацию даже к терминальным пациентам. Если близкий имеет хроническое нарушение сознания (например, находится в коме), уделяйте много времени вербальному и невербальному (прикосновение, массаж, привычные для него вещи в зоне доступности) общению с ним. Последние научные работы показывают, что это положительно влияет на процесс реабилитации. Многие пациенты, кажущиеся неспециалисту «коматозными», на самом деле видят и слышат все происходящее вокруг.
Если вам приходится выхаживать своего близкого долгими неделями, месяцами или годами, реанимация становится значимой частью жизни. Вам потребуется выдержка и хладнокровие. Помогайте персоналу, как только почувствуете, что овладели основными навыками. Мне известны случаи, когда родственники реанимационных больных впоследствии меняли свой жизненный путь и становились медсестрами, врачами.
Для родственников своих пациентов написал практикующий нейрохирург Алексей Кащеев.
